Она не случайно выбрала именно эту дамскую комнату. На четвертом этаже работали почти одни мужчины. И сюда мало наведывалось женщин. Но она все же заперла общую дверь туалета на замок. Подошла к окну, повернула ручку, рванула створку на себя. В лицо ударило морозной волной. Высотки напротив здания банка равнодушно таращились на нее серыми глазницами окон. Высокий кирпичный забор, окружающий территорию банка.

Маша посмотрела вниз. Ровная, не занятая ничем площадка за зданием была покрыта белым снегом, как саваном. Улица ей больше не казалась шлейфом белоснежного платья невесты. Саван… Точно саван…

Она подтянула юбку, влезла на подоконник, одернула юбку, поправила блузку и шагнула вперед…

Володя отложил бумаги. Опустил руку, прижал ладонью дергающееся колено. Он нервничал. Очень сильно нервничал. Когда он нервничал, у него всегда дергалось колено.

Машу кто-то из охранников вызвал на первый этаж. Какая-то курьерская доставка лично в руки. Это она прошептала ему, когда выходила. Прошло уже десять минут, а Маша все не возвращается. Что так долго?!

Может, ее перехватил управляющий? Может, отвлек кто-то из клиентов? Или вызвали срочно в какой-нибудь другой отдел, поймав на лестнице? Скорее всего, так и есть, разгонял он мрачные предчувствия, цеплялся за спасательные предположения. Через пятнадцать минут он не выдержал, позвонил в отдел, куда могли вызвать Машу.

– Мария Сергеевна? Нет, не была… – ответили ему там.

– Маша? Нет, не вызывал ее никто, – сказала секретарша. – Управляющего нет на месте. Он уехал еще час назад. Ой, Владимир, поищите ее на четвертом этаже. Я видела, как она туда поднималась. Видимо, там задержалась.

На четвертом? Там ей точно делать нечего! Ей, начальнику кредитного отдела, делать на четвертом нечего! Единственное, куда она там могла зайти по необходимости, это женский туалет, но почему?

Но почему туда?! У них на этаже свой имеется, через две двери и…

Он сорвался с места, едва не опрокинув стол. Плоский монитор едва удержался на круглой подставке. Четыре головы поднялись ему вслед и одновременно с осуждением закачались.

– Совсем от любви человеку крышу сорвало, – не без зависти пробормотала одна из сотрудниц, Володя ей нравился, очень.

– Везет же некоторым! – согласилась с ней другая, откровенно завидовавшая Маше.

Он влетел на четвертый этаж в два счета, подбежал к туалетной двери, дернул, заперто! Он снова и снова дергал!

– Маша! – позвал он и постучал. – Маша, ты там?!

Никто не отвечал. Никто. Дверь заперта. Может, ее тут и не было и зря он паникует? Володя еще раз постучал, не дождался ответа и повернулся, чтобы уйти. И тут же ноги его приросли к полу. Он услышал странную суету где-то внизу. Странную, страшную! Кто-то охал, кричал, лестница гудела от десятка ног, устремившихся на улицу. На улицу?!

Он оглянулся на запертую туалетную дверь и обессиленно простонал:

– Маша…

Он кинулся следом за другими вниз по лестнице, на улицу. Людской поток поредел на выходе из здания. Клиенты с любопытством выглядывали из стеклянных дверей, наблюдая, как сотрудники банка без верхней одежды бегут куда-то за угол. Туда же промчалась и машина «Скорой помощи». Туда же кинулся и Володя. Или ему так казалось, что он побежал? Видимо, казалось, потому что ноги перестали его слушаться. Потому что странно тащились по земле. Угол здания все так же был далеко, далеко. Потом он едва не попал под колеса «Скорой», вынырнувшей из-за угла. Потом его толкали те, кто возвращался обратно в здание. Они задевали Володю локтями, плечами, что-то негромко говорили ему вслед.

– Тебе не надо туда ходить, Володя, – дернул его кто-то за рукав. – Ее уже увезли.

– Кого?! – Он дернул шеей с такой силой, что там хрустнуло и стало больно.

– Марию Сергеевну увезли, – сказал кто-то, чье лицо расплывалось у него перед глазами бледным пятном.

– Почему? – тупо спросил он. – Зачем увезли?

– Она выбросилась из окна четвертого этажа. Из окна женского туалета. Оно до сих пор открыто, – послышался женский всхлип.

– Что открыто?!

Его взгляд вдруг уперся в кирпичную кладку забора и принялся считать кирпичи.

Нелепо! Идиотически! Зачем ему знать, сколько кирпичей во втором ряду снизу?!

– Окно, окно до сих пор открыто в женском туалете, Володя!

Его вдруг кто-то обнял за плечи и увлек с улицы. Белая рубашка почему-то оказалась мокрой спереди. Кто-то плакал у него на груди? Или это… его слезы?!

– Вот, выпейте, успокойтесь.

Ему в ладонь вставили стакан с водой, он не шевелился, кто-то помог ему поднести стакан к губам, заставил выпить несколько глотков.

– Вам надо взять себя в руки и ехать в больницу.

– В больницу?

Он поднял взгляд, снова уперся в мутное пятно, бывшее чьим-то лицом. Может, он лишился зрения от нервного срыва?!

– Машу увезли в больницу, – проговорил явно женский голос за его спиной, кто-то активно поглаживал его по плечам горячей ладошкой. – Она еще была жива, когда ее забирали. Там, внизу, кто-то накидал мешков с мусором, целую гору. Их припорошило снегом, дворник не обратил утром внимания. Это смягчило падение, но…

– Но?! – Его взгляд прояснился, он четко узнал в расплывающемся прежде лице одну из девушек из их отдела.

– Но все равно она может умереть в любую минуту. Вам надо быть там. Одевайтесь!

Он послушно подставил руки, на него надели куртку, застегнули.

– Шапка? Шапка есть? – спросила все та же заботливая девушка, имени которой он не помнил.

– Я не ношу шапок. Почти никогда.

Он взял из ее рук ключи от Машиного авто. Его машина осталась на стоянке перед Машиным домом.

Как он теперь туда вернется?! Как?! Зачем?! Без Маши!

– Поехали, я с вами, – деловито командовала заботливая девушка, подталкивая его к выходу. – Надо торопиться.

Они торопились, но, как ему казалось, очень медленно. За руль села девушка, решив, что он не в состоянии вести машину. Он почти все время, пока они шли к машине и потом ехали, плакал. Горе душило его, разрывало ему душу, ему еще никогда не было так больно. Даже когда забирали отца. Даже когда сообщили о его бегстве, а потом о гибели.

Он только теперь до конца осознал, как сильно любит ее. И чувствовал себя при этом полным подонком! Трусливым, беспомощным подонком, который предвидел страшную развязку и ничего не предпринял.

– Дерьмо! – шептал он сквозь слезы, корчась на заднем сиденье от боли. – Какое дерьмо! Не прощу! Никогда не прощу!

Видимо, девушка услыхала его последние слова, потому что вдруг спросила:

– Как вы думаете, Володя, почему Маша это сделала?!