– Но уже при заключении брачного контракта она знала, что ей все выдано в виде приданого. Триста тысяч экю – сумма немалая!

– Конечно. Но с тех пор многое изменилось. При заключении контракта никто не знал, как поведут себя эти, столь мало подходящие друг другу, супруги. Теперь же господин герцог не только не развелся, но и ждет от нее ребенка. И она считает, что заслуживает за это вознаграждения.

– Мы очень скоро все узнаем, завещание вскроют сегодня вечером.

– Так скоро?

– Да. Волю кардинала спешат выполнить, потому что королю с каждым днем все хуже, так что нельзя терять времени.

Церемония закончилась, люди стали расходиться, и девушки спустились вниз, ожидая, когда вернется родня кардинала. И родня вернулась, но не в слезах, а скорее – это было видно по лицу отца, сына и особенно невестки – в немалом гневе. Одна только принцесса Шарлотта изо всех сил сдерживала смех.

– Ну что? – осведомилась госпожа де Лонгвиль. – Похоже, нашлось чудодейственное средство, чтобы высушить ваши слезы?

Мужчины не успели рта раскрыть, как Клер-Клеманс с возмущением зачастила:

– Какие могут быть слезы? Могу ли я плакать о человеке, который оказался таким вероломным? Он говорил, что любит меня больше, чем любят собственных дочерей, и отверг в свой последний час! Это гадко! Гадко!

То, что исторгалось из ее груди, можно было бы принять за рыдания, но ее била дрожь, с ней началась истерика. Принцесса подошла к ней и хлопнула по одной щеке и по другой.

Клер-Клеманс успокоилась, словно по мановению волшебной палочки.

– Вы посмели меня ударить?

– И посмею еще раз, если вы не успокоитесь. Прошло всего несколько часов, как вашего дядю опустили в могилу, вы только что оплакивали его, а теперь смеете упрекать? И весь этот шум из-за каких-то имений?

– Каких-то имений?! – с неменьшим возмущением вмешался в разговор ее супруг. – Вы меня изумляете! Герцогство-пэрство Фронсак досталось адмиралу де Брезе, племяннику! Малый Люксембург в Пуату и замок Рюэй – герцогине д’Эгийон, его нежно любимой племяннице…

– Чрезмерно любимой, – скрипнула зубами герцогиня. – Все на свете знают, что она много лет была его любовницей!

– Фамилия и герцогство-пэрство Ришелье – внучатному племяннику Арману де Пон-Курле. Великолепная библиотека кардинала – тоже ему, с тем чтобы он содержал ее и открыл для публики. И, наконец, королю…

– Королю! – взвыла племянница, чувствуя себя ограбленной. – Можно подумать, что…

– Кардинальский дворец со всеми его коллекциями и лучшими образцами мебели и обстановки.

– Вы забываете о главном подарке – подарке из подарков, вишенке на торте! Франции подарен кардинал Мазарини, оснащенный полным набором замечательных качеств, в рабочем состоянии! – воскликнула принцесса и, уже не сдерживаясь, от души расхохоталась.

– Вас это только смешит, дорогая мама? – холодно упрекнула ее дочь. – А это означает, что жалкий lazzarone[19], появившийся неизвестно откуда, войдет в Государственный Совет, займет место Ришелье и будет продолжать его политику, не так ли?

– Именно так, но не стоит слишком переживать, сестричка, – заявил герцог Энгиенский. – Не забывайте, что король тоже тяжелоболен и, вполне возможно, не доживет до Нового года, который наступит через несколько дней. И тогда…

– Тогда, – громовым голосом произнес отец семейства, – мы, де Конде, будем служить королеве, которая станет регентшей, и маленькому королю, как служили его отцу, который готовится отойти в мир иной! Не забывайте, что мы – опора королевства, что я отвечаю за обширные земли, а, как известно, положение обязывает!

И хотя все придворные делали вид, что не верят в близкий конец короля, Людовик XIII день за днем приближался к своему смертному часу.

Двадцать второго апреля уже следующего, 1643 года в замке Сен-Жермен после нескольких недель, во время которых королю становилось то лучше, то хуже и он прилагал все силы, чтобы справиться с недугом, он вдруг понял, что не может подняться с постели и больше не встанет с нее никогда. И тогда он занялся приведением всех своих дел в порядок. Первое, что он сделал, это окрестил сына, до этой поры мальчик получил только помазание. В крестные матери король пригласил принцессу де Конде, а в крестные отцы – кардинала Мазарини! Крещение происходило в дворцовой часовне в присутствии всего двора. Когда к королю привели сына, которому исполнилось четыре с половиной года, он спросил его:

– Сын мой, как же вас теперь зовут?

– Людовик XIV, – ни секунды не колеблясь, ответил малыш.

– Пока еще не совсем так, но в скором времени вполне возможно, если будет на то воля Божия.

Еще при жизни Ришелье выполнил свое обещание: поскольку Клер-Клеманс стала носить ребенка, северная армия была отдана под начало герцога Энгиенского, так что весной началась новая кампания против испанцев и империи Габсбургов.

Двенадцатого мая умирающего короля посетило необычное видение. Проснувшись, он подозвал к себе принца де Конде, который все эти дни безотлучно находился в королевской опочивальне.

– Мне только что привиделось, – прошептал король, – что ваш сын, герцог Энгиенский, вступил в бой с врагом, битва была жестокой и упорной, победа переходила из рук в руки. Но все же она осталась за нами, как и поле боя…

Умирающий возвестил о великолепной победе при Рокруа. Благодаря этой победе испанцы на долгие годы были изгнаны с французской земли, а молодой герцог стал героем.

Обитатели дома Конде первыми узнали о победе. Весть о ней привез де Ла Муссэйе, едва держащийся на ногах от усталости, но сияющий. Из особняка со скоростью молнии новость распространилась по всему Парижу. Вестник не успел еще добраться до Лувра, а восторженные парижане уже собирали солому и поленья, намереваясь зажечь праздничные костры, чтобы плясать вокруг них. На колокольнях уже трезвонили колокола, и громче всех гудел огромный колокол собора Парижской Богоматери, где на следующее утро будет отслужена благодарственная месса. Вокруг дома героя собралась толпа, приветствуя его семью. В Париж прискакали всадники и привезли захваченные у врага знамена. Восхищенный Франсуа де Бутвиль опустился перед ними на колени, коснулся шелка губами и вознес благодарственную молитву Господу со слезами на глазах.

Принцессе, госпоже де Лонгвиль и Изабель казалось, что они вознеслись на седьмое небо, и все слуги в доме, вплоть до последнего поваренка, чувствовали себя осененными славой, которой засиял дом Конде.

Королева и кардинал Мазарини не скрывали своего восторга. Блистательная победа подоспела вовремя, она совпала с началом правления регентши и помогла ей укрепить свою власть. Анна Австрийская нарушила завещание покойного супруга, пожелав править самовластно. Одним словом, все были счастливы. Кроме принца де Конде. Он заявил в доверительном разговоре Пьеру Лэне, главному прокурору парламента Бургундии, своему близкому другу, к советам которого всегда прислушивался: