– В деревню?! В такую мерзкую погоду?! – в один голос возопили Изабель, Мари де Ломени, Луиза де Вертю и Анжелика д’Анжен.

Анжелика только что приехала в особняк Конде, ища у них убежища и опасаясь заразиться от матери сильнейшей ангиной, так как у нее было слабое горло.

– На нас обрушатся все неприятности и болезни, какие таятся в замке, где плохо топят! Там будет сыро, от нескончаемых дождей протечет крыша!

– Уж не думаете ли вы, право слово, что от первого порыва ветра наши замки развалятся? – возмутилась Шарлотта де Конде. Она была очень удивлена единодушным нежеланием девиц сдвинуться с места. – Вы, помнится, не возражали против отъезда, когда эту болезнь подхватила моя невестка!

– Было совсем другое время года, – подтвердила Изабель. – Мы уезжали только от болезни и не боялись всевозможных превратностей, которые приносит зима!

– И тогда королева не давала бала, которого теперь все ждут на будущей неделе! – подала голос сестра Изабель Мари-Луиза.

Изабель, как и все девушки, изумленно посмотрела на сестру. Мари-Луиза де Бутвиль была самой молчаливой в их веселой компании. Она не просто мало и редко говорила, но зачастую смотрела так отрешенно, словно внешние события были ей совершенно неинтересны.

И лицом, и нравом она была полной противоположностью младшей сестре и, уж конечно, брату Франсуа. Несходство их не сближало. Но все трое сходились в одном – в своей горячей любви к матери, которую, однако, видели все реже и реже, несмотря на дружбу, связывающую ее с госпожой де Конде. По-настоящему хорошо госпожа де Бутвиль чувствовала себя только у себя в замке Де-Преси среди забот, которых требовало хозяйство церковных служб, к которым относилась очень ревностно, и по-прежнему горьких воспоминаний о муже, которого страстно любила и который так рано погиб…

Мари-Луиза, видя устремленные на нее изумленные взгляды, улыбнулась не без лукавства.

– Разве я не права? Мои слова послужат всем на благо. Для госпожи принцессы, которая знает вас лучше всех, это будет доводом, против которого она не сможет возразить. Что касается меня, то я, с ее разрешения, поеду домой. И останусь там до новых распоряжений.

– Боже мой! – воскликнула Шарлотта. – Как серьезно вы все это сказали, дитя мое! Уж не надумали ли вы идти в монахини?

– Я? Нет, мадам. Но я думаю, что будет приличнее, если я буду в доме своей матери, когда господин маркиз де Валансэ приедет просить моей руки.

Боже! Что тут началось! Волнение, возбуждение, восклицания! Все говорили одновременно, а Изабель громче других. Она обиженно упрекала Мари-Луизу за скрытничество, которое недопустимо между сестрами. В конце концов принцесса установила тишину, в полный голос приказав: «Замолчите все!» Было видно, что она разгневана, и у девушек хватило соображения, чтобы понять это и не переходить границ дозволенного.

– Как могло случиться, – заговорила госпожа принцесса, обращаясь к Мари-Луизе, – что ваша мать, а она знает, как она мне дорога, не сочла нужным известить меня об этой новости, поскольку вы находитесь в моем доме, а значит, и под моей ответственностью?

Мари-Луиза опустилась на колени перед ее креслом. Она держала в руках письмо, печати на котором не были вскрыты, и записку с вскрытой печатью.

– Нижайше прошу простить ее. Она известила меня только что вот этой запиской, известие ее саму застало врасплох. Она прислала записку и письмо к вам с нашим кучером Гранденом, который приехал за мной. Он отвезет меня в Преси в нашей карете.

Принцесса распечатала письмо. Госпожа де Бутвиль сообщала ей, что вестовой ее отца, наместника Вьенны, сообщил ей о том, что в Преси в скором времени пожалует сеньор Доминик д’Этамп, маркиз де Валансэ, который желал бы стать ее зятем, женившись на ее старшей дочери. Он увидел Мари-Луизу в салоне госпожи де Рамбуйе, куда его привел один из друзей, дабы он составил себе представление о блеске и великолепии Парижа, где у маркиза есть особняк, но где он так редко бывает.

– Этот старичок! – воскликнула Изабель, отличавшаяся удивительной памятью на имена и лица. – Признаю, он вовсе не урод, но годится вам в отцы, Мари-Луиза! К тому же он три четверти года живет в де-ревне!

– Изабель! – одернула ее принцесса. – Вы должны хорошенько подумать, прежде чем выпаливать слово «старичок» в доме, где обитает супруга герцога де Лонгвиля.

– Правда, правда, – засмеялась Изабель. – Но мы его так редко видим, что не грех и совсем о нем позабыть. К тому же он принц, а это меняет дело.

На что Мари-Луиза поторопилась возразить:

– Господин де Валансэ, конечно, не принц, но он не из захудалого рода. Он племянник архиепископа, герцога Реймского, монсеньора Леонора д’Этампа, генерала Мальтийского ордена. Конечно, он старше меня на двадцать шесть лет, но он мне совсем не неприятен, а был мил со мной и весьма любезен. К тому же в Берри ему принадлежит великолепный замок, который он привел в порядок и расширил в прошлом году, и теперь его замок стал одним из самых прекрасных во Франции. И еще одно, сестренка, вы прекрасно знаете, что я ничего не имею против жизни в деревне.

Ошеломленное молчание сопровождало речь Мари-Луизы. Никто из подруг даже представить себе не мог, что эта молчальница способна произнести целую речь!

– Что и говорить, все чудесно! – насмешливо одобрила сестру Изабель. – Маркиз, которого вы видели единственный раз в жизни, успел вам многое поведать. Я бы даже сказала, что он вам исповедался. Наверное, исповедь входит в привычку, когда в собственном доме постоянно общаешься с князьями церкви!

– Изабель! – снова одернула ее госпожа де Конде. – Не наговорите, дорогая, глупостей! Предстоящий брак мне кажется удачным со всех точек зрения, и тем более меня радует, что наша Мари-Луиза не станет матушкой настоятельницей в каком-нибудь из монастырей. Готовьтесь к отъезду, моя дорогая девочка! А я за это время отвечу на письмо вашей матери.

Но в молчальнице, похоже, забил фонтан красноречия, и она продолжила:

– Если кто-то из моих подруг боится заболеть оспой, мама будет счастлива оказать им гостеприимство у нас в Преси!

– Думаю, что при ожидаемых событиях их присутствие в вашем доме будет излишним. Но я считаю, что Франсуа должен сопровождать сестру, потому что отныне глава семьи – он. А вы, Изабель? Вы поедете с сестрой?

– С вашего позволения я останусь. Замужество весьма серьезное событие, а все серьезные события меня пугают. Я боюсь попасть впросак или совершить оплошность.

– А вы не боитесь совершить оплошность, оставшись с нами? Что, если судьба поставит под угрозу вашу красоту?

– Клянусь, не боюсь нисколько! Если я ее потеряю, значит, такова воля Божия, и я исполню ее самым достойным образом: уйду в монастырь! Мы, Монморанси, от рождения умеем находить достойный выход, – и горделивое выражение на секунду стерло с ее лица улыбку.

Изабель искренне верила в каждое слово, которое произносила, но истинная причина ее желания остаться в Париже таилась совсем в другом. Предчувствие говорило ей, что Людовик Энгиенский вот-вот вернется домой, и она ни за что на свете не хотела отказаться от встречи с ним. Во время встречи с ним что-то должно было произойти! Но что? Она не имела представления. Но что-то гораздо более важное, чем знакомство с будущим зятем. Изабель была в этом уверена!