– Ты… ты с ума сошла?

– Да нет. Я в поезде вот ехала, все в уме вертела ситуацию-то нашу. Ну вот вам мое решение! Нравится?

Сима села за стол. Победоносно посмотрела на любовников.

– Витя, что же ты молчишь? Ну скажи ей, скажи! Это же дикость какая: она ж тобой распоряжается как вещью! – завопила Ира.

Витя голову опустил. Сима посмотрела на мужа жалостливо:

– Молчи, Витенька, молчи. Тебе тяжелей всех сейчас. Она ж семьи не хочет, ей бы только кувыркаться в кровати. А на кувырках далеко не уедешь! А? Не отвечай, Вить, не отвечай. Только сына бросить я не дам. И ты… не бросишь! Он ведь тебя любит.

– Виктор, да мужик ты или не мужик? – взвизгнула Ира. – Ну ответь!

– Права она, – тихо сказал вдруг Витя.

– Права! Потому что тебе, Ир, кроме постели ничего не надо. Ты за мужиком и смотреть не сумеешь. Ни постирать, ни приготовить. И понять не сможешь и простить… Непривычный ты к тому человек, Ира, не для него живешь – для себя. Так и живи дальше, как жила. А он к тебе каждое воскресенье ездить будет. Обещаю! А теперь убирайся из моего дома! – вдруг стала грозной Серафима. – Убирайся немедленно!

Ира вскочила с кровати:

– Да пошли вы оба! К чертовой матери! Ты – уродка, и он – урод моральный! Ненавижу!

Схватив в охапку одежду, Ирка пулей вылетела из спальни.

Витя за ней:

– Погоди! Погоди, пожалуйста!

Ира, на ходу надевая платье, отпихнула его от себя, хлопнула дверью. Сима посоветовала мужу:

– Ты за ней сейчас не беги. Бесполезно. Недельки через две остынет, тогда и поговорите!

– Змея! Змея ты! Ты не жаба, а настоящая змеюка! Да я тебя своими руками… – закричал Витя и бросился ее душить…

Кинулся на Симу – улетел в угол.

– Я в Москве киллера своими руками повязала. Не побоялась. Хочешь гулять – гуляй. Хоть направо, хоть налево, а бить себя не дам! Ты спи здесь. А я уж тут никогда не лягу!

И она гордо вышла из комнаты, метнув злобный взгляд на смятую кровать.

Нет ей теперь хода в супружескую спальню.

Сима заперлась в своей комнатенке, что была когда-то детской. Да так и просидела всю ночь на кровати. Даже плакать не могла. Не было у нее слез.

Бегал по степи красивый конь. Грива развевалась на ветру. Конь ржал, раздувал ноздри. И ничто не могло его остановить на бескрайнем просторе…

Сима с Марией Ивановной шли по дороге к деревне. Мария Ивановна смотрела на коня опасливо, а ну как на них помчится! А Сима животным любовалась. Есть в бегущей лошади что-то завораживающе-красивое!

Мария Ивановна нарвала маленький букетик полевых цветочков, Симе протянула:

– Гляди, последние. А в Москве, поди, уже холодно…

Сима кивнула. Она все смотрела на бегущую лошадь.

– Как же ты так смогла? Я думала, убьешь ее, глаза выцарапаешь, а ты… – вдруг не выдержала учительница.

Сима плечами пожала:

– Сделала как сердце велело…

– Ирка вчера подхватила чемодан, восвояси уехала. Твой… провожал ее, – горько заметила Мария Ивановна.

– Знаю, видела!

– Я вот поражаюсь, Сима! Что ты такая спокойная, а? Ты что, даже ему в морду не дала? И не высказала ничего? И не придушила на месте?

– Не дала. И не дам. А говорить… Чего тут говорить-то… Простила я его.

– Ну как ты так можешь? Ну что за мораль такая! Ты же умная девочка… ты… – завелась педагог.

Сима ее остановила:

– Вон лошадь по степи носится. А к вечеру домой вернется в конюшню, в теплое стойло. Было так и будет так… И Витя погулял – и вернется.

– То лошадь, а то человек. Сравнила тоже!

– Мне лошадь иной раз понятней человека бывает. А вы не судите меня. И понимать не надо, если не понимается. Нельзя всех в жизни одним аршином мерить.

Мария Ивановна отдала Симе букет:

– На! Поступай как знаешь…

Обиженная, она двинулась вперед по дороге. Сима догнала ее и обняла за плечи.

– Ну что вы… Я люблю вас, вы мне как родная. А терпеть – так это мне, не вам. А я вытерплю! Теперь, когда Ванька здоров, все вытерплю. Ну не уродилась я красивой, так чем-то другим надо брать! Так ведь?

Мария Ивановна смахнула слезу.

– Живи, Симочка, своим умом. Раз считаешь нужным так, значит, так оно и будет! Тут уж никто тебе не советчик.

1994 год

Грузовик, груженный кирпичом, проезжает мимо Симиных соседок-сплетниц. Они, годами не меняясь, сидят на лавочке, семечки грызут да кости всем моют.

– Видала, Симке повезли кирпич. На хоромы-то ее новые, – сказала первая.

– И что ж, большой домище-то строит? – спросила вторая.

– Да мне откуда знать? Я к ним не вхожа. Не компанейская она, ни в душу, ни в дом никого и никогда лишний раз-то не пустит!

– Может, оно и правильно? Вон Таня моя всем подружкам всегда все рассказывала. Я говорю: «Тань, у тебя язык-то как помело». А она: «Мам, мне на душе легче становится!» Легче-то оно легче, а мужик ейный ведь так и смылся – поминай как звали. Так и увеялся в дальние края зятек-то наш!

– Туда ему и дорога! Ничего, Танька при трех детях!

– А кормить их чем – этих детей? Колхоз вон развалился. С хлеба на воду перебиваемся… Было бы куда уехать – уехали б, как все! Хоть на рынке торговать, хоть в дворники, лишь бы подальше отсюда!

– Зато Серафима вон как поднялась за эти годы, прости господи, буржуйская ее душа! И коровы, и куры… И землю вон в аренду взяли, Витька самолично на тракторе пашет.

– Не буржуи это называется – фермеры, – поправила ее подруга, – теперь все новые названия, ты запоминай!

– Один хрен. А главное, что поразительно, при ее-то, прости господи, красоте, а ведь и не сбег Виктор!

Ехидно улыбнулась болтливая баба:

– Ну… Как мой зять-то не сбег. А что гуляет от нее, так это ясно! Каждые выходные в городе, понятно у кого…

– И как ей не противно?

Обе вздохнули.

Ну чего, правду они говорят! Каждые выходные Витя, как по расписанию, в город. К любимой Ирочке.

В выходные – у любовницы в городе. В будни с Симой в деревне. Тяжко, а все лучше, чем решаться на что-то… Такова природа мужская – половинчатость решений их не смущает! Ездит от одной к другой. А Серафима знает все – знает и молчит!

Разомлевшая Ирочка лежала на шелковых простынях.

– Хорошо как, господи! Вить, ну как с тобой хорошо!