Большинство людей живут день за днем, делая вид, будто этой простой истине нет места в их жизни. Они отрицают ее, ищут защиты в законах и за стенами городов. И все же личные стражи короля посвятили жизнь оттачиванию мастерства. Они прекрасно знали, что это значит: встретиться лицом к лицу с тем, кто отнимет у тебя все, что ты любишь. Потерпеть такое сокрушительное поражение для них значило лишиться уверенности, что им действительно необходимо выйти вперед и сражаться. Теллиус подумал: будет ли от них хоть какой-то прок после сегодняшнего дня? Он представил, как они будут продолжать хвалиться и врать, ведь они должны сохранить свое место ради жалованья. И все-таки попадись им на пути другой мастер… Должно быть, Артур Квик делает им одолжение, подумал Теллиус, и это к лучшему, что они будут сломлены, подобно ножу, который ничего не стоит без своего острейшего лезвия.

Когда король приказал остановиться, его раскрасневшееся лицо сияло. Йоханнес де Женерес восхищенно покачал головой и поблагодарил Артура и двоих его поникших противников за восхитительную демонстрацию своих умений. Никто не улыбнулся в ответ, ни Артур, ни двое униженных мечников, не сумевших одолеть ребенка. Остальные четверо уже не хмурились из-за того, что выбрали не их. Выражение их лиц сменилось на воинственную мечтательность: они были убеждены, что справились бы лучше.

Теллиус поднялся с кресла и лишь раз обернулся, чтобы поймать на себе взгляд Артура. Старик кивнул, и мальчик опустил голову в некоем подобии поклона. Он ничуть не запыхался, в то время как двое других бойцов истекали потом и тяжело дышали, грудь их вздымалась, будто кузнечные мехи.

Теллиус не заметил, как вышел в темный каменный коридор, ведущий к выходу с тренировочного двора.

Король шел за его спиной в сопровождении двух стражниц, оставив остальных четверых охранников позади.

Теллиус надеялся, что это не значит, что его убьют. По опыту он знал, какими хладнокровными бывают женщины. Ибо они способны дарить жизнь, а потому, быть может, они не чувствуют особого раскаяния, отнимая ее.

Трифолд обнаружил гробницу где-то около полудня, судя по положению солнца. Сначала у него появилось чувство, будто место ему знакомо, и постепенно каждый чахлый кустик начал будить воспоминания пятилетней давности. Увидев наконец вход, он вздохнул с облегчением. Вход нашелся в точности там же, где и прежде: горизонтальная плита, немного приподнятая с одного края, будто люк в пивоварне. Она напоминала рот с белыми зубами из покрытого письменами камня, зияющий посреди черных песков.

Трифолд не сомневался, что любую другую незащищенную дверь занесло бы песком еще много веков назад. Но в здешней защите было нечто такое, что заставляло песчинки соскальзывать с голой каменной поверхности. Он вспомнил, как видел это своими глазами. Он подошел тогда так близко, как только мог вынести, и боль огнем обжигала его кожу. В тот день дверь была присыпана песком, словно лист стекла пылью, но песчинки, дрожа, все время двигались, будто текли в разные стороны.

– Вон там, – сказал он, показывая пальцем.

Нэнси прикрыла глаза от солнца.

– Вижу. Похоже на дыру с… белыми колоннами. Похоже на зубы. Что теперь?

Трифолд сглотнул.

– Когда я приходил сюда в прошлый раз, я чувствовал покалывание на коже, оно начиналось за дюжину шагов от входа. Поначалу все было не так уж и плохо, но с каждым шагом ощущение усиливалось вдвое, если не больше. Мне казалось, я горю, дошло до того, что мне начал мерещиться запах обугленной плоти.

Он прикрыл глаза, вспоминая, и Нэнси посмотрела на него с интересом.

– Как близко тебе удалось подойти?

– Мои наемники убежали, – сказал он. – Я остался один, подошел вплотную и дотронулся рукой до поверхности. – Он вздрогнул. – Ни пузырей, ни пятен от ожогов на коже не появлялось, и я говорил себе, что это всего лишь боль, что я могу потерпеть боль какое- то время, какой бы сильной она ни была. Но я ошибался. Больно мне бывало и раньше, но боль ослабевала, как только я начинал отходить назад. Но, когда я прикоснулся… боль осталась. Это… было слишком. Я не просто так не возвращался сюда. Никто не приходит сюда дважды, так говорят. Я долго бежал и едва не погиб от жажды, но все-таки добрался до дороги и встретил там путников, они направлялись в город. Мне дали воды и позволили укрыться в тени на их повозке. Вот и все, такая история случилась со мной пять лет назад. Теперь-то я понимаю, как мне тогда повезло. Некоторые выдерживали дольше моего, используя щиты и охранные заклинания. Они обычно умирали возле двери, пытаясь пробиться внутрь. Там и сейчас лежат крохотные белые обломки их костей. Некоторые осколки разнесло ветром, но некоторые остались и до сих пор, они двигаются… медленно. Они снились мне в кошмарах.

– Ты и впрямь в это веришь, да? – спросила Нэнси.

Выражение лица Доу мгновенно сменилось сильной досадой.

– Я не собираюсь опять спорить! Я уже понял, что в магию ты не веришь, и, раз уж у тебя дар снимать всю магию, я даже понимаю почему. Мне так кажется. Но я знаю только то, что знаю, то, что знает весь город, весь мир, кроме тебя одной! Просто доверься мне. Мы войдем внутрь вместе, держась очень близко друг к другу. Если я снова почувствую покалывание, мы либо сразу начнем отступать, либо подождем, пока не станет понятно, можно ли это вытерпеть. Я не стану рисковать ни своей, ни твоей жизнью, если окажется, что заклятия еще действуют, хорошо? Пока я уверен лишь в том, что твой скромный дар работает с маленькими предметами. Помни: никому еще не удавалось войти в гробницу. Каждый король и каждый маг в Дариене рано или поздно оказывался здесь в окружении лучших людей, которых они только могли собрать. И ни у кого не получилось.

Нэнси закатила глаза, чувствуя, что Доу ждет от нее проявления какого-то опасения или благоговения. На самом же деле она ощущала лишь волнение от того, что им предстояло сделать. Такое же беспокойство испытывал бы любой разумный человек, стоя перед дверью, похожей на белые зубы посреди черного песка, которые ждут их. Несмотря на полуденное солнце, по ее голым рукам пробежали мурашки.

Трифолд спрыгнул с лошади и связал ей передние ноги веревкой, а потом повторил то же самое с лошадью Нэнси. Животные поводили ушами и выглядели не очень-то счастливыми. Нэнси показалось, что Доу слегка побледнел, пока распаковывал сумки, доставал оттуда оружие и инструменты и привязывал их петлями к толстому поясу. Последней частью экипировки оказалась фляга, наполненная водой – теплой, как кровь. Доу надул щеки, шумно выдохнул и вытер пот со лба.

– Готова?

– Мы здесь не одни, Доу, – сказала Нэнси, показывая ему за спину.

Трифолд резко обернулся и выругался при виде двух приближающихся к ним мужчин. Один из них держал меч в опущенной руке, чертя им борозду в песке. Незнакомец выглядел большим и крепким, и Доу Трифолду не хотелось, чтобы тот оказался рядом. Они слишком далеко от города, чтобы чувствовать себя в безопасности: законы здесь не правят. Второй неизвестный был облачен в простую коричневую робу; он поднял руки, и рукава робы сползли по локоть.