– Чего уж не помнить, – хмыкнул Бартоломью. – Когда нас поймали, то чуть не отправили на каторгу, но господин статский советник всё же смилостивился и мы отделались лишь агентурной работой на импери, – хмуро продолжил он. – Как уж такое забудешь? Меня тогда лишили звания героя, если ты забыл, и запретили общаться с домом Романовых. Но стоило ли всё это того табачка Зози?

– Определённо стоило, – мечтательно прикрыл глаза камрад, уже молча делая новую затяжку. – У того советника он был первоклассным, не то что эта гадость, – хищно улыбнулся оборотень. – Как говорится, к хорошему привыкаешь быстро. – Его улыбка стала ещё шире. – Да и не так уж плоха была та агентурная работа. Вспомни миссию в Камакуро! Весело же было. Гейши, саке, чайные церемонии и дешёвый китайский опиум, – вновь прикрыл глаза медведь с мечтательной улыбкой на устах.

– Про борёкудан ты уже, похоже, забыл? – вопросительно хмыкнул чернокнижник.

– Славные были парни. Искренне считали меня европейцем, – негромко рассмеялся Зози. – Пить, правда, совсем не умеют, да и эта их тяга к самоубийству и честолюбие. Ну а кто идеален? Подумаешь, якудза. Парни как парни. Да и вообще, ту зарубу ты устроил, – задумчиво произнёс он. – В Китае, – тут же дополнил оборотень. – Те патриотичные фанатики из Триады покрошили всех парней из борёкудан, что нас сопровождали. После твоей пьяной речи о том, что ты их… – хищно улыбнувшись, медведь замолчал.

– А вот этого я что-то уже и не помню, – задумался Бартоломью.

– Естественно. Ты же лично уничтожил все запасы того опиумного притона. И как не помер тогда, – философски задумался он. – Если бы я тебя не вытащил, то так и помер бы в Китае, – вновь осклабился оборотень. – Не ценишь ты старого друга, Барт, – обиженно продолжил камрад. – Спасаешь его, спасаешь, а он так и лезет в самоубийственные миссии.

– Прости за тот случай с вудистами и спасибо, что прикрыл от атак барона Субботы. Мне пришлось превратить тебя в статую, дабы ты не истёк кровью, – виновато опустил голову мышонок.

– Да забей. Будь я на тебя в обиде, то откусил бы голову сразу после пробуждения, – миролюбиво улыбнулся Зози, делая новую затяжку.

– Ну, спасибо. Успокоил, так успокоил, – чернокнижник лишь нервно хмыкнул. – Ладно, докуривай и поедем, нам нужно заглянуть в ещё одну лавку и кое-что прикупить.

Глава 16

Вновь оказавшись на другом конце города, Барток без каких-либо проблем нашёл лавку уже знакомого старьёвщика, что выглядела всё так же идеально. Прекрасно сохранившийся магазинчик в колониальном стиле в очередной раз притягивал к себе внимание мрачным колоритом и донельзя любопытным стилем архитектуры. Всё такой же родной привкус эманаций тёмной магии заставил чернокнижника улыбнуться, а ведь в мире было не так уж много мест, куда он был не прочь вернуться. Проникнув в здание через главный вход, он в очередной раз наткнулся на массу книг, что так и манили к себе прикоснуться, дабы постичь новые знания, но больше всего внимание мышонка привычно привлекал всё такой же загадочный Гримуар.

Железная книга, где каждая страница была выполнена из высокоуглеродистой стали. Это был чертовски сложный артефакт, созданный из мириад других. Каждую страницу такой «книги» скреплял мощный артефакт из адамантия. И Барток вновь задался вопросом, что такое сокровище делает в лавке скромного «старьёвщика», что выставляет сей артефакт на всеобщее обозрение. Не понимал мышонок таких людей, ведь какой смысл иметь в коллекции столь древний и бесспорно сильный артефакт и не пользоваться им? Чернокнижник даже представить не мог, как можно просто так взять и отказаться от дополнительной силы. Для него это было просто немыслимо глупо, но он не мог не признавать, что люди вполне себе имели право на свои странности и причуды, ведь на то они и люди, не так ли?

Вскоре Барток заметил и неприметного на вид джентльмена, что сливался со своей лавкой подобно хамелеону, и если бы чернокнижник не использовал магическое зрение, то он вновь бы так и не увидел этого «старьёвщика», посчитав его элементом мебели или декора.

Бесцветные глаза человека оценивающе изучали нашего тёмного мага, и спустя какое-то время, что-то решив, он всё же вышел из тени своей лавки. Когда старьёвщик всё же вышел на свет, его глаза оказались больше серыми, нежели бесцветными. Воистину величественно орлиный нос давал понять, что этот человек крайне тщеславен и горделив. Чернокнижник повидал немало таких похожих и одновременно «своеобразных» людей, так что он справедливо судил с высоты прожитых лет.

Острые черты лица торговца больше бы подошли опасной гончей или борзой, чем обычному человеку, да и весь его вид как-то слегка отдавал чертовщиной с нотками инфернальности. Угольно-чёрные волосы с едва проступающей сединой и кудряшками добавляли старьёвщику что-то демоническое. Антрацитово-угольная шинель прекрасно подчёркивала любопытный цвет глаз её владельца и неплохо сочеталась со стрижкой, напоминавшей Бартоку славные годы после войны; по-армейски короткий андеркат идеально дополнял суровый образ старьёвщика.

— ***** ******** ************ — сказал тот что-то на енохианском.

— Да в сотый раз вам уже говорю: не понимаю я енохианский! — тут же огрызнулся мышонок.

— Значит, всё-таки енохианский? — загадочно улыбнулся старьёвщик. — А говорили, что не разумеете нашу мову, — передразнил его старик.

— Естественно, — хмыкнул Бартоломью. — Откуда мне знать язык ангелов? А уж падших-то и подавно… — он тут же вернул ехидную улыбку обратно старьёвщику. — Я долго пытался вспомнить, где мог слышать вашу речь, но ничего в голову так и не приходило, но тут камрад перечитывал святую книгу, дабы вырвать наиболее бесполезные листы про ангелов и вытереть ими следы от мороженого. И тут меня осенило! — жадно наблюдая за реакцией старика, чернокнижник спокойно дожидался ответа на столь наглую провокацию.

— Мне уже давно нет дела до книг, — спокойно ответил старьёвщик. — С годами ты переосмысливаешь ценность всего, так что какая-то бумага становится для тебя не более чем макулатурой, — поправив шинель, он улыбнулся. — Я видел, как книги сжигали! Но, на мой взгляд, более преступление их не читать… — старик хладнокровно проигнорировал провокацию.

— Любопытная точка зрения.

— Можно сжечь автора, его книги, но идеи останутся и будут жить, пока есть