— Ну и зря, — вдруг заявил Говорящий Сверчок, — полиция в умелых руках штука очень даже полезная.

— Но ведь…

— А главное в революционной ситуации не попасть под горячую руку. Просто смутное время надо пересидеть подальше от всяких неприятных ситуаций, например, за границей. А потом, когда революция, как это у них революций водится, пожрёт сама себя и своих детей-революционеров, то можно спокойно возвращаться обратно. Настоящей власти, которая приходит на смену революционной, всегда нужны хорошие доносчики, ибо хороший доносчик есть основа любого государственного строя. И особенно в развитых демократиях власти всегда приветствуют граждан, наделённых талантом к эпистолярному жанру, так как те способствуют собиранию налогов и другим важным государственным мероприятиям.

— И всё равно, мне что-то не хочется писать доносы, — с сомнением сказал Пиноккио, — а то вон как дамочку штыком к полу пришпилили, словно жука к гербарию, а что бы со мной стало бы и подумать страшно.

— В общем, твое решение правильно, но тогда у тебя всего два выхода.

— И какие же?

— О первом я тебе уже говорил. Это выйти с ним драться, и драться до тех пор, пока они тебя не убьют. Но этот вариант тебя вряд ли устроит ввиду полной летальности исхода. Поэтому мы остановимся на последнем. Он менее рискован, чем первый, и значительно эффективнее его.

— Что же это за вариант? — оживился мальчик.

— Он прост и стар, как этот мир. Хулиганов надо подставить.

— Подставить? А подо что их подставить? — не понял Буратино.

— Дубина! Людей подставляют под большие неприятности. Под такие неприятности, чтобы им стало не до тебя.

— А как это сделать?

— Пока не знаю. Для начала мне нужна информация. Как можно больше информации об этих болванах. Для этого тебе придётся пару дней за ними последить.

— А как же школа?

— Ну, милый мой, ты уж сам выбирай: либо пойти в школу и погибнуть, и больше туда не ходить, или пару дней пропустить, чтобы ходить туда спокойно до тех пор, пока синьор учитель тебя оттуда не выпрет.

— Да, — грустно согласился Буратино, — видимо, лучше пару дней пропустить.

— Тогда давай те три сольдо, что у тебя остались.

— Но…

— Не волнуйся, я тебе их отдам, а то твой папаша их у тебя сегодня вечером вытрясет. И завтра, когда они тебе понадобятся, у тебя их не будет.

Пиноккио покорно отдал монетки насекомому.

— И ни под каким видом не говори отцу, что ты дал мне деньги на сохранение. Иначе этот идиот разворочает весь комод, чтобы до них добраться.

— Хорошо.

— Я повторяю, ни слова про деньги. Ты слышал?

— Слышал, — произнёс Буратино и, так как Говорящий Сверчок с ним больше не разговаривал, сел учить уроки.

Выучив уроки, он немного поиграл с индейцем, померил пиратский перстень и стал грызть яблоко. Вскоре пришёл отец. Как ни странно, в этот день Карло был в добром расположении духа, хотя и изрядно пьян. Он поставил шарманку в угол и, осмотрев сына, спросил:

— Ты где это, негодяйская морда, наворовал себе столько вещей? И ботинки у него, и книга, словно он умник какой.

— Я выиграл всё это в карты, — радостно сообщил Пиноккио.

— Выиграл в карты? Да ты у меня ловкач, — папаша уселся на кровати и поудобнее устроил свою деревянную ногу. — Я тоже когда-то играл в карты.

— Неужели?

— И играл неплохо. Я тоже был ловкач, но как-то в таверне на Ямайке я сел играть с двумя негодяями, стал играть и проиграл всё в дым.

— Как жалко.

— Карты — грязное дело. На них никогда нельзя положиться. И дело здесь не в удаче. Просто как бы ты ни был ловок, всегда найдётся парочка негодяев, которые ловчее тебя, ты вдруг проигрываешь им всё, включая и любимую левую ногу, — вспоминал Карло. И вспоминание это было настолько тягостным, что по небритой отцовской щеке покатилась скупая мужская слеза.

— Неужели вы, папа, проиграли им свою ногу?

— А что мне было делать, осёл ты этакий. Я проиграл им девять пиастров, все деньги, что дал мне капитан на закупку материала для ремонта шхуны. Поэтому из-за этих подонков, этих жуликов, красавица «Тереза» не вернулась из плавания.

— Какой ужас!

— Ужас — не то слово. Если бы ты видел, сынок, и слышал, как ругались бедные морские бродяги, когда я и ещё пара ребят отталкивали их вёслами от шлюпки, а капитану так и вовсе пришлось врезать веслом по башке, он был уж очень цепкий. Так вцепился в борт шлюпки, что оторвать его не могли. А как он ругался! Это был настоящий виртуоз. Он всё время орал, что это я виноват в крушении судна. Пришлось ему врезать.

— Как жаль бедненьких моряков.

— А меня тебе не жаль, бездушный ты жираф? Я, между прочим, пожертвовал ногой, чтобы отыграть свои деньги обратно. А эти двое негодяев смеялись и говорили: «Зачем нам твоя нога?» Она и вправду была им ни к чему, но они всё равно её выиграли, — Карло на некоторое время задумался, — да, зря я предложил им играть на ногу, но надо было отыгрывать проигрыш.

— Как мне жалко вашу ногу…

— Я, конечно, пытался сбежать, когда нога была уже проиграна, но в любом кабаке всегда найдётся какая-нибудь сволочь, которая подставит тебе ногу, а потом поволочёт тебя обратно, приговаривая: «По векселям надо платить, мил человек». И отдаст тебя в руки твоих палачей. В общем, вся таверна собралась вокруг меня: кто-то, чтобы помочь при ампутации, а кто— то, чтобы поглазеть. Хорошо, что хоть кружку рома мне дал добрый трактирщик. Он выдал мне ром, а этим негодяям острый топор для рубки мяса. Вот так, сынок, я и лишился своей ноги.

— Папа, а что было дальше?

— Это грустная история. Когда мне отрубили ногу, я орал от боли и обиды. Одному из негодяев стало меня жалко, и он сказал своему дружку: «Пабло, верни ему ногу, видишь, как человек убивается». А тот ответил: «Пусть заберёт, что мне её жрать что ли?» А потом меня отвезли в больницу и оплатили лечение добрые люди. В общем, когда капитан вышел из запоя, я уже прыгал на деревяшке и говорил ему,