автобуса, а когда возвращаюсь в машину, горько плачу, потому что не так я представляла знакомство и первую встречу мамы и человека, которого, кажется, люблю.

36

Аня

— Что-то случилось? — спрашивает Богдан, когда я приезжаю домой и застаю его в прихожей.

— Всё нормально, — отвожу взгляд в сторону. — Устала просто.

— Дюймовочка, я же не слепой. Вижу, что ты слёзы утираешь. Рассказывай, что случилось.

Я поворачиваюсь к Богдану и в очередной раз удивляюсь его внимательности.

— Кажется, ты не понравился моей маме.

— Я мало кому нравлюсь, — хмыкает он. — Главное, чтобы тебе со мной нравилось.

— Мне нравится, — неуверенно подхожу к нему ближе и с наслаждением вдыхаю его запах. — Очень.

Чуть позже, стоя под душем, я долго обдумываю сказанные мамой слова, которыми она буквально била меня наотмашь.

Он тебе в отцы годится…

Уголовник…

Вышвырнет тебя из своей жизни…

Мама судит Богдана имея за плечами немаленький опыт, а я руководствуюсь лишь зовом сердца и чувствами, которые к нему испытываю. Правильно это или нет, я не знаю, покажет только время, но в любом случае мне очень больно и обидно, что вечер прошёл именно так.

Выйдя из душа, я тянусь к полотенцу. Низ живота так резко схватывает, что я останавливаюсь. Боль острая, непроходящая. Меня бросает то в жар, то в холод, а потом происходит то, чего я боялась больше всего на свете — по внутренней стороне бедра тонкой струйкой стекает алая кровь.

Ноги становятся ватными, перед глазами всё плывёт. Накинув халат на мокрое тело, я кое-как добираюсь до спальни. Хочу закричать, но из лёгких вырывается только странный всхлип. Удивительно, но Богдан меня слышит и тут же вваливается в мою комнату, сверкая темными как ночь глазами.

— Кровь… у меня кровь… — произношу дрожащим голосом. — Сделай что-нибудь, Богдан… Я не хочу его терять.

Он понимает меня без лишних слов и действует точно и быстро.

Всё происходит так будто не со мной. Богдан укладывает меня в постель словно маленькую и вызывает скорую помощь. К счастью, она приезжает через десять минут томительного ожидания. Врачи суетятся, мерят давление, задают какие-то вопросы, но я будто не здесь нахожусь: сознание в тумане, а в висках пульсирует одна только мысль — лишь бы мой кроха жил.

Богдан повышает голос и матерится и только потом меня кладут на каталку и куда-то несут. Он требует, чтобы везли в частную клинику. Карета скорой помощи, голоса будто в вакууме и тёплая рука Богдана, которая держит мою. В голове странным образом возникает дурацкий вопрос — если малыша внутри меня не станет, что будет с нами? Ведь он пока то самое единственное, что связывает нас.

Мне делают УЗИ, берут анализ крови, но о состоянии ребёнка ничего не говорят, только отправляют в отдельную палату дожидаться врача. В ней стерильно и пахнет медикаментами и никого кроме нас с Богданом нет.

— Богдан, мне страшно…

— Всё будет хорошо, дюймовочка, — перебивает меня. — Вот увидишь.

Я слабо улыбаюсь, чувствуя, как к глазам подбираются слёзы. Я видела, сколько крови потеряла прежде, чем оказалась в больнице под капельницами. Кровь — это плохо. Очень и очень плохо. Я это знаю.

В палату проходит мой лечащий врач — молодая женщина с короткой стрижкой и приятным добродушным лицом. Она зачитывает результаты анализов и УЗИ, но я не пойму, что означают все эти цифры и слова.

— У Ани частичная отслойка плаценты. Точную причину пока определить сложно. Это могут быть механические травмы матки, нервные и психические перегрузки либо другие патологии.

— Какие прогнозы? — коротко спрашивает Богдан то, о чем я всё это время думала.

— Мы ставим кровоостанавливающие препараты и будем постоянно контролировать состояние беременной, но, увы, не всё зависит только от нас. Ане необходим покой. Полный покой, — ставит акцент доктор. — Важно как можно больше лежать, не поднимать тяжестей, не нервничать и конечно же никакой интимной жизни.

Я прикрываю глаза и мысленно обращаюсь к всевышнему. Если ты есть, и ты меня слышишь, пожалуйста, сделай так, чтобы всё обошлось, и малыш внутри меня рос и активно развивался. Мы ведь так сильно его ждём.

— Отдыхайте, Аня, я зайду к вам рано утром.

Врач покидает палату, и мы вновь остаемся с Богданом вдвоем. За окном темным-темно, в больничных коридорах тихо и пусто, а у меня в душе никакого покоя — только тревога. Не представляю, как переживу эту ночь в одиночестве.

— Я подожду пока ты уснёшь, — произносит Богдан уставшим голосом, словно читая мои мысли. — Отдыхай, тебе нужны силы.

— Как ты думаешь…?

— Больше никаких вопросов. Спи.

Его ладонь греет мою холодную руку, и я моментально проваливаюсь в сон.

Мне снится мальчик, такой же темноволосый, как и Богдан. Он ещё малыш, но уже умеет ходить и даже бегать. Я зову его сыном и пытаюсь поймать, но он убегает так далеко, что в конечном итоге я теряю его из поля зрения.

37

Богдан

— Состояние у Ани как? Ваши медсестры только кудахчут, а сказать толком ничего не могут.

Тощий плюгавый мужик в белом халате смотрит на меня как учитель на нерадивого ученика и негромко откашливается. Откашливается, но говорить не спешит, из-за чего мне мгновенно хочется приложить его лбом об стол.

— Отслойка, она уже угроза выкидыша, не проходит за один день. Мы капаем ей кровоостанавливающие препараты и снимаем маточный тонус. Это пока все, что я могу сказать.

— Она здесь уже четыре дня лежит, и это все что ты можешь сказать? Мне может быть в другую клинику свои деньги отнести, где врачи будут более разговорчивыми?

— Богдан Олегович, все что вы можете сделать в этой ситуации — это набраться терпения и вести себя так, чтобы ваша жена не волновалась.

Непривычное слово «жена» режет слух, но плюгавого я не поправляю. Пусть лучше думает, что мы с дюймовочкой женаты. Ответственнее будет.

Я смотрю на табличку на его столе. Кашапов Борис Евгеньевич.

— Борис Евгеньевич. Ты мою фамилию знаешь?

Тот опускает нос с бумаги и секунд десять водит им по строчкам.

— Воеводин?

Нет, он точно на напрашивается.

— Воеводина — это девичья фамилия жены. Моя — Валевский. Если она тебе ни о чем не говорит — поройся в интернете. Там тебе много интересного