малейшего шанса на женское сочувствие. Выряженный Мишка словно олицетворял собой все то смешное, что частенько встречается и в современном мужском самомнении: глупость, нагловатость и неотесанность. Катя улыбнулась уже смелее и подумала о том, чтобы стал делать Мишка после того, как его прогнала дама в шубе. Фантазия Кати заработала на удивление легко, и представилось ей, как Мишка стал бы выпрашивать шарфик «во временное пользование» вон у того парня в длинном демисезонном пальто. Далее последовали такие же неуклюжие попытки Мишки обменять ненужную гармошку на куртку у пожилого, явно подвыпившего, гражданина.

Катя улыбнулась смелее. Она буквально наслаждалась потерянной и жалкой физиономией Мишки. Стоп!.. А еще у Мишки не было денег. То есть если они и были, то наверняка остались в куртке. А значит, ему нечем заплатить за «маршрутку». Катя вообразила, как Мишка стал бы уговаривать водителя пустить его в маршрутку. Картина получилась настолько яркой, что Катя засмеялась вслух.

«Тебя из театра только что выгнали? – спросил Мишку водитель. – Или ты, брат, прямиком сбежал из сумасшедшего дома?»

«Перестань смеяться, – одернула себя Катя. – Тебя саму ненормальной посчитают».

Она подняла руку и потерла рукой горячий лоб. Но смех оказался сильнее, как вдруг ставший огромным детский плюшевый мишка. Смех тряс Катю за плечи, заглядывал ей в глаза веселыми бусинками и целовал в щеки мягким носом.

«А-а-а, пусть думают, что хотят, – решила Катя. – Я сюда злая как все пришла, а значит я, как и все, совсем нормальная».

Она оглянулась и подумала о том, как вон тот мрачный тип, который советовал ей извиниться, был наверняка вынужден дать такой же совет и замерзающему на ветру Мишке.

«Подрались бы, наверное, – сообразила Катя. – Мишке ведь терять нечего, ему в милицейском “обезьяннике” теплее будет».

Она снова засмеялась. Ответный взгляд мрачного типа вдруг дрогнул. В нем появилось сначала недоверие, потом сомнение, а затем и недоумение.

«Не верит, – подумала Катя. – Ну и пусть себе не верит. Хотя глупо это все, конечно».

Подошла и остановилась ярко освещенная «маршрутка». Катя шагнула в большой сноп света возле ее распахнувшихся дверей и вдруг все поняла. Все до самой последней капельки.

«Господи, да ведь Наташка смеялась, потому что все это увидела, – догадалась Катя. – Но ей, как мне, совсем не нужно было идти на остановку. Наташка все увидела сразу, все поняла и все-все-все простила этому дураку Мишке. А потому и засмеялась».

Катя не знала, что происходит за ее спиной, но она догадалась о том, что парень, тот самый парень, лицо которого перестало быть мрачным, вошел следом за ней в «маршрутку».

Катя подошла к окну и ткнулась разгоряченным лбом в холодное стекло.

«Идет, – подумала она и улыбнулась. – Жаних идет!..»

Предисловие к рассказу «Смешинка» Ирины КАЛУС

Философские споры о смехе могут быть бесконечны. Какое место занимает смех в цепи нашей эволюции: животные (за исключением, пожалуй, собак) ещё не смеются, Христос уже не смеялся. Правда, Алексей Котов как-то заметил в своём интервью: «Когда Бог создавал человека, Он всё-таки улыбался». Не будем оспаривать этот тезис – возможно, так всё и было.

Получается, что смех – исключительно человеческая прерогатива («…Человеческое, слишком человеческое»)?

«Смех может только придавить», – писал Василий Розанов о высмеивании и сатире, подразумевая нелюбимых им Гоголя и Салтыкова-Щедрина. Но добрый объединяющий смех мог бы сохранить жизнь самому Пушкину. По мнению Розанова, в семье Пушкина не было единства душ, поэт не мог смеяться вместе с Гончаровой над Дантесом, а смех снял бы напряжение и конфликт был бы исчерпан; «семья именно там, где есть одно… У Пушкиных всё было двое: Гончарова и Пушкин. А нужно было, чтоб не было уже ни Пушкина, ни Гончаровой, а был Бог». И мы согласимся с философом: не злая едкая насмешка, а добрый тёплый смех, улыбка – как символ принятия мира (смирения перед ним и смирения с ним), символ любви к сущему, слияния с ним – способны творить чудеса и разрешать любые споры, устранять любые «несправедливости».

Неслучайно в своём маленьком рассказе Алексей Котов выводит читателя на линию «справедливость – несправедливость». Можно ли, например, не «любить что-либо справедливо»? Существует ли «справедливая любовь»? Такими же категориями мыслит одна из героинь – Катя.

Надо сказать, понятия справедливости, правопорядка и т.п. выводят нас за рамки отечественной традиции, где всегда правили «совесть», «милосердие» и «сострадание», а «свобода» равнялась «воле» плюс «закон». Борьба за справедливость и свои права («права человека») – на наш взгляд, не что иное, как попытка увести русского гражданина в сторону от своего истинного начала и занять чуждой и бессмысленной деятельностью вместо добрых дел на благо ближних и Отечества. Там, где есть справедливость – часто нет любви.

Нелюбовь Кати «ко всему на свете» и поиск «справедливости» приводят к отсутствию счастья в её собственной жизни – серьёзной, «нормальной», обычной жизни, без всяческих несерьёзных и «несправедливых» вещей. Показательны реплики героини: «Перестань смеяться, – одёргивает себя Катя. – Тебя саму ненормальной посчитают»; «Я сюда злая, как все пришла, а значит я, как все, совсем нормальная»; «Детство какое-то, честное слово».

Нежелание принять этот мир – «несправедливый» и предательский, нежелание «быть как дети», неумение прощать лишает жизнь главной героини чудес, нелогичностей, закрывает ей дорогу к полёту свободного воображения, к гибкости мысли. Человек перестаёт быть подобным Творцу.

«Да что же там такого смешного было?» – размышляет героиня над историей подруги Наташи. – «Просто ей в рот идиотская смешинка попала».

И мы видим, как одна маленькая («дурацкая») смешинка способна перевесить тонны злости, несправедливости, скандалов и предательства. Комедия побеждает трагедию; абсурд, «откровенная клоунада», «глупый спектакль» оказываются сильнее и добрее «справедливого» распорядка жизни.

Дар воображения, которым наделена Наташа (неслучайно при упоминании об этом автор произносит имя Творца: «Господи, да ведь Наташка смеялась, потому что всё это увидела»), позволяет ей простить и принять изгнанного мужа («Наташка всё увидела сразу, всё поняла и всё-всё-всё простила этому дураку Мишке, а потому и засмеялась»). Умение прощать и прощать до конца, по-настоящему («всё-всё-всё») присуще только тем, кто по-настоящему умеет смеяться.

Как любая душа ждёт своего Великого Жениха, так и обычная девушка, мечтающая о счастье, а не о «нормальности» («ибо мудрость мира сего есть безумие пред Богом»), девушка, не превратившая злобу в свою обыденность, не обременённая поисками «справедливости», в какой-то момент совсем по-земному, даже по-деревенски, вдруг воскликнет, весело засмеявшись:

«Идёт… Жаних идёт!..»

Письмо Алексея Котова от 2 июня 2017 г.

Здравствуйте, Ирина Владимировна!

Огромное спасибо за предисловие. Вдруг подумалось, а ведь, пожалуй, я