Струмилин приподнялся, очумело приоткрыл глаза. С великимтрудом дошло: он не дома, а в купе поезда. И не отсыпается после суточногодежурства, а возвращается из Северолуцка. Но поезд прибывает в шесть утра, вэто время уже светло, почему же их будят среди ночи?

На этот вопрос он получил незамедлительный ответ. Послышалсяскрежет, и купе осветилось. Ну да, проводница подняла кожаную шторку на окне. Ив самом деле – светлехонько. А на часах – шесть. Приехали, что ли? Ничего себе,заспался он. Голова тяжеленная, как с большого бодуна. Хотя что они тампили-то? Всего ничего, и еще днем. Давно прошло бы.

Память возвращалась с трудом. Струмилин тупо озирался,потирая виски и чувствуя себя почему-то выжатым лимоном.

На нижней полке копошился толстяк, натягивая простыню наволосатые плечи и одновременно пытаясь спрятать не менее волосатые ноги. Нотаких удобств для пассажиров желдорога не предусматривала.

«Нос вытащишь – хвост увязнет, хвост вытащишь – носувязнет», – вспомнилось Струмилину. Это совершенно из другой оперы, однако всеравно показалось забавно, и он слабо усмехнулся.

– Он еще смеется! – послышался возмущенный визг, иСтрумилин, нагнувшись, увидел внизу знакомый «пирожок». Отсюда, сверху,проводница казалась вовсе крошечной. – У меня уже все пассажиры вышли, а этокупе спит как убитое. Билеты принесла – спят. Чай предложила – спят. Сказала,что туалеты закрываются в связи с санитарной зоной, – спят!

– Туалеты закрыты? – с тихим ужасом спросил толстяк.

– А как вы думали? – мстительно прокричала проводница. –Спать надо меньше! Все, вставайте! Забирайте билеты, вещи – и все, быстровыходим, а то сейчас милицию позову. Что это вам, вагон или дом отдыха?

Она в сердцах швырнула на полки билеты:

– Тридцать четвертое место – Струмилин, тридцать шестоеЛитвинова, тридцать третье – Чуваева, тридцать пятое – Бордо.

– Не Бордо, а Бордо, – обиженным тоном поправил толстяк.

– Какая разница? – Не удостоив его и взглядом, проводница враздражении принялась дергать красный подол, по-прежнему свешивающийся стридцать шестого места. – Девушка, вы там живы или нет? Просыпайтесь, вконце-то концов!

Скорченная фигура со слабым стоном распрямилась, потянулась.

– Слава богу, жива! Все, немедленно встаем и выходим! –кричала проводница.

– Да вы сами сначала выйдите, дайте мужикам одеться, –хрипло попросил Струмилин и удивился своему голосу. Ангина, что ли, взяласьневесть откуда? Больно уж хреновато он себя чувствует. Тело и голову ломит,давление на нуле.

– Ой… – послышалось внизу. – Ой, девушка, мне плохо. Сердце…Ой…

– Ну, медпункт в здании вокзала, – сказала проводницадовольно-таки бесчеловечным голосом. – Тут два шага.

– Да вы что, я умираю…

– Секунду, – скомандовал Струмилин, брякнувшись плашмя наполку и споро натягивая джинсы. – Секундочку, я врач.

Спрыгнул – и чуть не зашиб топтавшуюся внизу проводницу, такего вдруг шатнуло. Сердце, чудилось, еле вытягивает… В глазах потемнело, нозаставил себя проморгаться.

– Извините, девушка. Что-то голова закружилась. А ну подвиньтесь-ка.

– Девушка, а нельзя ли все-таки как-нибудь открыть туалет,на минуточку, – прошептал толстяк, но на него никто не обратил внимания.

Женщина в цветастом халатике лежала на своей тридцатьтретьей полке бледная до жути. На висках бисеринки пота, пульс частит страшно.Странно – у нее тоже резко упало давление. Ладони ледяные, влажные. Дышитнеровно.

– Чаю горячего и очень сладкого принесите, быстро, – необорачиваясь, скомандовал Струмилин.

– Что?! – возмутилась проводница. – Да вы еще за вчерашнийчай не заплатили!

– Быстро, я сказал, – рявкнул Струмилин, нашаривая в карманекакие-то деньги. – Вот сотня, хватит?

– Да вы что, мужчина, раскомандовались? – Проводница деньгивзяла, но возмущаться не перестала. – Мы уже на станции, понятно вам? Настан-ци-и! Через… – она взглянула на часы, – через пять минут нас отгонят назапасной путь! Мне убираться надо, вагон сдавать. Мне домой надо! Стану я вамтут чаи варить!

– Ой, не надо чаю, – простонала лежащая женщина. – Когда еговчера выпила, мне так плохо стало сразу… Может, заварка?..

– А что заварка? – обиделась проводница. – Не «Липтон»,конечно, но вполне приличная заварка, я сама такую пью.

– Отличный чай, очень хороший был чай! – подал голос Бордо.– У меня давление повышенное, иной раз заснуть не могу, так голова болит, авчера как выпил – сразу уснул, и ничего не болело, и спал как убитый, и сейчасчувствую себя великолепно. Спасибо за чай, девушка!

Он искательно посмотрел на проводницу, однако путь к еесердцу (и ключам от туалета!) был куда более тернист, чем могло показаться спервого взгляда.

– Может, кофе лучше выпить? – предложил Струмилин. – Быстреедействует. Есть у вас кофе, девушка?

– Что-о? – Голос проводницы превратился в ультразвук.

– Людочек, ты там как? – послышался ленивый бас, и в купезаглянул высокий омоновец – очевидно, из поездной милицейской бригады. – Естьпроблемы?

– Не то слово! – прокричала Людочек. – Чай им не нравится!Кофе подавай! Да весь вагон пил этот чай и все уже вышли! И в туалет успели! –Она мстительно посмотрела на несчастного Бордо. – И ни с кем ничего неслучилось!

– Потише и подробнее, – приказал омоновец, вытесняя девушкуиз купе. – Так, пассажиры, предъявим билеты и документы, быстро.

– Слушайте, тут женщине плохо, – сказал Струмилин. –Внезапная гипотония и тахикардия, вы понимаете?

– А то, – авторитетно сказал парень, поигрывая резиновой «демократкой».– Чего ж тут непонятного? Паспорт ваш можно посмотреть?

– Вы кто? Где я? – послышался вдруг сиплый голос сверху, ивсе подняли глаза на тридцать шестую полку.

Девушка в красном платье, очевидно, окончательно разбуженнаяподнявшимся бедламом, свесила голову – ее распустившиеся волосы опутали сероеомоновское плечо, как золотистая паутина.

Струмилин тихонько присвистнул.

Девушка глядела мутными глазами, потирая горло:

– Вы что здесь все делаете? Как я сюда попала?

Омоновец поморщился: