– Ты всегда это знала?

– Нет. Кажется, в детстве что-то было, но я не помню. Родители мне не рассказывали. Я узнала обо всем случайно. Когда умирала бабушка Оля, они с мамой вспоминали много ужасных вещей, и бабуля тогда проговорилась.

Леша сидит молча, только слушает. Не перебивает.

– А потом, потом я никак не могла, да и не могу отделаться от мыслей…

– Каких?

– Мне хотелось стать самой лучшей. В детстве были моменты, когда я очень агрессировала на Ника, считала его конкурентом, нас не обделяли вниманием, но я знала, что он родной, а я – нет. Родители никак не могли понять, что не так. Возились со мной больше, чем с мелким братом, а я не могла сказать им, что знаю. До сих пор не могу. Это глупо, и умом я понимаю, что, если не стану великой фигуристкой или выберу вообще другой путь, меня не разлюбят. Головой я это понимаю, но не сердцем.

В сумочке начинает шуметь мобильный, и я отвлекаюсь. Отвечаю на звонок.

– Полина? – перевожу взгляд на Лешу. – Как ты?

Пока Полька рассказывает мне, как второй день обивает пороги больницы, Леша тянет руку к моей ладони через стол, поглаживая тыльную сторону большим пальцем. Поджимаю губы, понимая, что почти не слышу Полькин голос.

– Да, – вздрагиваю, включаясь в разговор, – все будет хорошо. Конечно, да, я приеду.

Сбрасывая звонок, сталкиваясь с его недовольным взглядом.

– Давай договорим потом, ей правда сейчас нужна поддержка.

– Ей лучше больше к нему не приходить.

– Почему?

– Зачем? У нее чувство вины, и только. Она ему нравится, но Белов не получит взаимности, лишь сострадание и сожаление. Жалость ему не поможет.

– Прости меня, – перевожу тему, – я тебя не жалела тогда. Просто очень хотела сделать для тебя что-то хорошее.

Леша меняется в лице, ему словно некомфортно. Да, я снова затронула эту тему. Впрочем, обнажилась и сама. Рассказала ему то, чего не говорила даже Польке.

– Я не хотел тебя обижать.

Теона

– Я не знаю, что мне делать, Тей, чувствую себя…

Полина, сидящая на подоконнике, отворачивается к окну, и я вижу, как ее пальцы стирают с лица слезы.

– Он сказал не приходить, никогда к нему не приходить.

Леша говорил мне то же самое, вот и Виталик… пять дней назад врачи разрешили посещения, и Полька понеслась туда сломя голову, только Белов не разделил ее порыва. Выставил за дверь.

– Папа отправляет меня в Японию. В эти выходные я улетаю.

– Может быть, так для всех будет лучше? – говорю тихо, боясь спровоцировать прилив негативных эмоций со стороны подруги.

– Может быть. Просто я не просила спасать меня. Если спасение стоит таких моральных мук, то лучше бы я оказалась в той палате, понимаешь?

– Не говори так, Поль, не надо.

– Извини, несу чушь. Просто я на грани. Как мне жить-то после всего? Из-за меня человек чуть не остался инвалидом, ему очень повезло, что не было серьезных последствий. А если бы… что тогда? Молчишь? И все молчат. Все вокруг молчат и делают вид, что ничего не произошло. А мне сдохнуть хочется…

– Успокойся, –выдаю на автомате.

А что я еще могу ей посоветовать? Ничего. Я не знаю, каково это, и, если быть честной, абсолютно не хочу узнать. Уехать сейчас в Японию – скорее всего, самый лучший вариант. Ей нужно переключиться, а Витале – ее не видеть. Она и правда действует на него как красная тряпка на быка. Запускает воспоминания об аварии. Он не жалеет, что поступил так, это я уже спрашивала у Леши, нет. Но и контактировать с Полей, являющейся прямым напоминанием, тоже не хочет.

– Ладно, я поеду, – Полька спрыгивает на пол и целует меня в щеку.

Провожаю ее до машины. А после еще минуту нахожусь на улице, просто дышу воздухом. Сегодня я должна озвучить маме принятое решение. Я не спала несколько ночей и теперь на сто процентов знаю, чего хочу на самом деле.

Мы с Лешей говорили об этом накануне его отъезда. О том, что мне пора завязывать с фигурным катанием. Я не хочу больше быть фигуристкой, это убивает. Сам процесс только усугубляет мое положение, расшатывает нервы, но не приносит ничего хорошего.

Ведь если посудить глобально, Леша прав. Последние годы я занималась спортом не для себя, нет, я просто хотела быть хорошей дочерью, не желая слышать, что моим родителям это не нужно. Они всегда хотели, чтобы я была просто счастлива, а я вгоняла себя в придуманные собой же рамки и лезла из кожи вон, чтобы быть лучшей. Глупая.

– Мам, – заглядываю в родительскую спальню.

Мама стоит перед зеркалом, застегивает на шее цепочку.

– Давай помогу?

– Давай.

Щелкаю замочком, а у самой дрожат пальцы.

– Все забываю тебе сказать, ремонт в твоей квартире же закончили. Хочу съездить на неделе, посмотреть.

– Я там уже была.

– Когда?

– Три дня назад.

– И ничего не рассказала, партизанка. Как там, понравилось?

– Понравилось. Именно об этом я и хотела с тобой поговорить.

Мама оседает на кровать и кладет руки на колени. Готовится слушать. Я же сесть не могу, мельтешу перед родительницей, теребя пальцы.

– Я отказалась от тренера.

– Почему?

– Подожди. Я отказалась от тренера, записалась на несколько курсов по визажу и перевезла один чемодан с вещами на квартиру.

– Ты хочешь съехать?

– Ты услышала только это?

– Нет, конечно нет. Я рада, что ты определилась. Не стоит заниматься тем, что тебе не нравится или доставляет моральный дискомфорт. Последние пару месяцев с фигурным катанием было именно так.

– То есть ты не против?

– Ну как я могу быть против? Мы с папой об этом недавно говорили, и он был со мной полностью солидарен. Тебе нравится визаж, и, если ты хочешь этим заниматься, мы будем только рады.

– Мам…

– Ты серьезно хочешь съехать? – в голосе слышится печаль.

– Квартира ближе к универу.

– Понимаю. Ой, Тея, я, конечно, знала, что когда-нибудь это случится, но не думала, что так скоро. Может быть, еще передумаешь?

– Мама, – качаю головой.

– Ну ладно. Хорошо. Но на ужин-то сегодня останешься?

– Не могу.

Мама вздыхает, но ничего не говорит. А я, я не могу остаться. Сегодня возвращается Леша, сборы наконец-то закончились. Кажется, за это время я соскучилась по нему настолько, что начинаю медленно сходить с ума. Телефонные разговоры, сообщения, фотки, короткие видео – ничего из этого не могло спасти от одиночества и навалившейся скуки.