язву. И такой вот человек был дважды судим за попытку изнасилования.

— Первый раз, как они отвалили, я ничего не заметил, но во второй — обратил внимание.

— Во второй раз? Двадцать первого ноября?

— А вы откуда знаете?

— Я тоже пораскинул мозгами. Потом, я газеты читаю.

— Я подозревал, что это они, но виду не подавал.

— И все-таки они догадались, верно?

— Не знаю. Они отвалили мне тысячу франков.

— А вчера говорил: пятьсот.

— Ошибся. Во второй раз, как вернулась вся шайка, Карл мне и пригрозил.

— Машина у них была?

— Не знаю. Во всяком случае, из гостиницы шли пешком.

— А тот незнакомец приходил за несколько дней до их исчезновения?

— Дай Бог памяти. Пожалуй, так и было.

— Он тоже спал с Марией?

— Нет.

— Выкладывай все начистоту. Вспомни свои первые судимости.

— Это я по молодости.

— Тем хуже. Такой человек, как ты, не мог не позариться на Марию.

— Я к ней даже не прикасался.

— Еще бы! Боялся ее дружков.

— Да и ее тоже.

— Ладно! Хоть на этот раз не врешь. Только не надо меня уверять, будто ты время от времени заглядывал в комнату, и только.

— Действительно, я проделал в перегородке дырку. И позаботился, чтобы соседний номер занимали как можно реже.

— Кто с ней спал?

— Вся кодла.

— И подросток?

— Он чаще остальных.

— Вчера ты сказал, будто он ее брат.

— Он похож на нее. Больше всех был влюблен в нее. Не раз видал его зареванным. Когда он один с ней оставался, то о чем-то умолял ее.

— А именно?

— Не знаю. Они говорили по-своему. Когда в спальне оставался кто-нибудь другой, пацан уходил в бистро на улицу Роз и напивался.

— Они ссорились?

— Мужчины друг друга не переваривали.

— Ты действительно не знаешь, кому из них принадлежала рубашка с пятнами крови?

— Точно не могу сказать. Видал ее на Поленском, но они менялись одеждой.

— Как думаешь, кто из твоих жильцов был заводилой?

— Заводилы у них не было. Бывало, подымут хай, Мария их облает как следует, они и заткнутся.

В свою трущобу домовладелец вернулся в сопровождении детектива, к которому он опасливо жался. Пахло от старика хуже обычного: ведь у страха прескверный запах.

Облаченный в безукоризненный костюм, в накрахмаленном пристяжном воротничке и темном галстуке, Комелио наблюдал за Мегрэ, сидевшим на подоконнике спиной к окну.

— Женщина эта ничего не сказала и не скажет, — потягивая трубку, произнес комиссар. — Со вчерашнего дня по Парижу разгуливают три опасных зверя: Серж Мадок, Карл и подросток Петр. Несмотря на свой юный возраст, это отнюдь не пай-мальчик. Не говоря о том господине, который к ним наведывался и, судя по всему, является вожаком всей шайки.

— Полагаю, — произнес Комелио, — вы приняли все необходимые меры?

Его так и подмывало подкусить Мегрэ. Слишком уж быстро, без видимого труда тому удалось столько узнать. Вроде бы занимаясь лишь своим подопечным, маленьким Альбером, комиссар вышел на след банды, которую полиция тщетно искала последние пять месяцев.

— Начальники вокзалов предупреждены, не волнуйтесь. Проку от этого не будет никакого, но так положено. Ведется наблюдение на шоссе и на границе. Так положено. Разослана куча циркуляров, депеш, телефонограмм, к делу привлечены тысячи людей, только…

— Это неизбежно.

— И все это сделано. Ведется наблюдение за гостиницами. Особенно такими, как «Золотой лев». Должны же эти люди где-то ночевать.

— Звонил один мой знакомый редактор, жаловался на вас. Насколько я понял, вы отказываетесь информировать репортеров.

— Совершенно верно. Я считаю: незачем пугать парижан, сообщая им о том, что по улицам города безнаказанно разгуливают убийцы.

— Я придерживаюсь мнения комиссара Мегрэ, — заявил начальник уголовной полиции.

— Я отнюдь не критикую вас, господа. Просто пытаюсь составить собственное мнение. У вас свои методы работы. Особенно у комиссара Мегрэ. По-видимому, он не всегда расположен держать меня в курсе, а ведь в конечном счете ответственность за расследование возложена на меня. По моей просьбе прокурор объединил дело пикардийской банды с делом маленького Альбера. И мне хотелось бы иметь четкое представление.

— Нам уже известно, — монотонно, словно читая документ, говорил Мегрэ, — как намечались жертвы.

— Вы получили сведения с севера?

— Нам они не понадобились. В номерах на улице Руа-де-Сисиль мы обнаружили множество отпечатков. И хотя эти господа на фермах орудовали в перчатках и не оставляли за собой следов, а убийцы маленького Альбера тоже работали в резиновых перчатках, в гостинице они чувствовали себя, как дома, и перчаток не надевали. «Пальчики» одного из преступников имеются в дактилоскопической картотеке.

— Которого?

— Карла. По фамилии Липшитц. Во Францию въехал легально пять лет назад. Документы в порядке. В числе прочих сельскохозяйственных рабочих был направлен на крупные фермы Пикардии и Артуа.

— В какой связи попал на заметку?

— Два года назад был обвинен в изнасиловании и убийстве девочки-подростка из Сент-Обэна, где работал на ферме. На основании упорных слухов был арестован, но месяц спустя за отсутствием доказательств освобожден. Затем след его теряется. Очевидно, он перебрался в Париж. Мы прощупываем крупные предприятия в предместьях. Не удивлюсь, если выяснится, что он тоже работал у Ситроена. Мы уже послали туда инспектора.

— Итак, личность одного из них установлена.

— Это не Бог есть что, однако обратите внимание: с него-то все и началось. С любезного разрешения Коломбани я ознакомился с его досье. Вот карта, которую он составил. Она оказалась весьма полезной. Из одного из отчетов комиссара Коломбани я также узнал, что там, где совершались преступления, чехи не жили. Однако, поскольку там было несколько поляков, поговаривали о «польской банде». Ей-то и приписывали убийства на фермах.

— И каков вывод?

— Когда группа сезонных рабочих, в которой находился Карл, прибыла во Францию, все разъехались кто куда. В тот период в местности южнее Амьена мы обнаруживаем лишь одного его. И именно там были