домов и заборов сливались в одно серое марево. Лишь крыши домов выделялись на фоне еще светлого неба.

Подкатив к своим воротам, я с удивлением увидел над забором помимо крыш чью-то голову. Меня что, грабят?

Я тихонько слез с мотоцикла, прислонил железного коня к забору и принялся подкрадываться к татям. Сделать это оказалось несложно, потому что грабители были увлечены процессом настолько, что на все остальное внимания не обращали.

— Ну давай уже, лезь! — злобно шипел один. — Сколько мне еще тебя держать?

— Сейчас, сейчас, бормотал другой, опираясь одной ногой о плечо подельника, а другую безуспешно пытаясь закинуть на забор.

Вокруг ночных татей сгустилось облако алкогольных паров такой крепости, что иного человека могло бы и с ног свалить.

— Шевелись, телепень! Коли до полуночи не обернемся, Щербатый весь должок припомнит!

Ага, значит, не сами полезли, а были посланы. А ведь до полуночи осталось меньше часу. Выходит, серьезные воры прежде, чем самим на дело идти, этих кадров на разведку заслали. Ну уж нет, это нам ни к чему.

Я, больше не скрываясь, врезал ботинком под колено нижнему. Тот с матюками сложился и через секунду на него рухнул верхний. Кажется, что-то хрустнуло. И вправду, нижний заорал благим матом:

— Чего творишь, Гвоздь?

— Да я ничего, — оправдывался названный Гвоздем. — Я уж почти залез, а ты…

— Слезь с меня, чувырло!

Гвоздь приподнялся на четвереньки и отполз в сторону, мазнув при этом своего подельника грязной опоркой по лицу.

— Издеваешься, гад?

Нижний вскочил и замахнулся было правой рукой, но тут же взвыл от боли и перехватил калечную левую руку правой.

— Да господь с тобой, — открестился Гвоздь, и тут увидел меня.

— Ты кто такой? — с усилием, но все равно невнятно выговорил он и попытался подняться. Для этого ему пришлось сперва подползти к забору.

Второй, заметно покачнувшись, повернулся всем телом в мою сторону.

— Ты это, иди куда шел. Вишь, дело у нас, — не вполне уверенно произнес он.

— А я уже пришел. Это меня вы грабить собирались. — и я сунул руку в карман, нащупывая болтик.

— Не замай! — отшатнулся Гвоздь и, потеряв опору, вновь рухнул на четвереньки.

— Валите, — скомандовал я двоим колдырям, не вынимая руку из кармана. — И Щербатому передайте, чтобы и думать в мою сторону забыл. Ну! Быстро!

Гвоздь вновь поднялся, повернулся и, перебирая руками вдоль забора, поплелся прочь. За ним, баюкая сломанную руку здоровой, пошатываясь и подвывая от боли, отправился и второй. А я отпер калитку в воротах, беззвучно отворившуюся на хорошо смазанных петлях, и закатил мотоцикл во двор. Задвинул за собой железный засов и принялся осматривать свои владения.

Уже совсем стемнело, на небе не было видно ни луны, ни звезд, и темнота стояла — хоть глаз выколи. Сарай от дома я отличил лишь по размеру. Почти наощупь отпер ворота, закатил внутрь своего железного коня и при свете спички попытался осмотреться. Получалось плоховато. Слишком маленьким был огонек, слишком быстро сгорала спичка. А ведь их в коробке не так уж много.

Мне опять повезло: на полке у ворот я углядел небольшой огарок свечи. С ним дело пошло веселей. В том смысле, что я смог обойти сарай по кругу. Единственное, что в нем было, это разбитый мобиль в центре и прислоненный к стене мотоцикл. Пол земляной, твердый. А в сырую погоду, наверное, еще и грязный. Застелить бы его ну хоть доской. А лучше залить бетоном и яму смотровую выкопать. Подъемник-то даже если и можно купить, то мне он сейчас всяко не по карману.

Оставив детальный осмотр сарая до утра, я запер ворота и, прикрывая свечу ладонью от ветра, пошел смотреть свое жилище.

Дом был большой, в два этажа, срубленный из солидной толщины бревен. К дому был пристроен немалых размеров крытый двор, в котором нашлись баня, конюшня и сортир. Да и вообще все хозяйство было солидным, основательным, продуманным. Видимо, некогда он принадлежал справным хозяевам. Все в нем было устроено ладно и с умом. Только отопление, видать, делали давно: посреди дома стояла круглая печь-голландка, устроенная так, чтобы обогревать сразу все комнаты. Верхний этаж, видимо, изначально был летним. Ну а теперь, с появлением простых и дешевых обогревателей, можно и наверху организовать тепло в любое время года. В общем, хоромы. Вполне можно было бы жить, вот только загажен дом был сверх всякой меры. И бандиты, видать, пакостили, и полиция постаралась, когда банду арестовывала.

Стекол в окнах не было, и, несмотря на закрытые ставни, по комнатам гуляли сквозняки. Мне как-то сразу расхотелось ночевать в доме. Не сейчас. Сперва надо все отмыть, отчистить, окна заново застеклить, а там уже можно и новоселье справлять. Но, тем не менее, где-то ночевать все равно было нужно. Не в сарай же идти! Хотя почему бы и нет? Мобиль Клейста, конечно, разбит, но сиденья-то в нем не пострадали! Неудобно, да, но не в грязи, и не на голой земле. Завтра у меня бал, а потом наведу порядок, съеду от мадам Грижецкой сюда и начну свою трудовую деятельность.

Сказано — сделано. Я запер дом — скорее для порядку, ведь любой желающий мог залезть в него через разбитое окно второго этажа. Потом сам заперся в сарае, устроился поудобнее на роскошном заднем диване гоночного болида и задремал.

Проснулся я от того, что солнечный луч, проникший через небольшое окошко под крышей, засветил мне прямо в глаз. Я выбрался из мобиля, кряхтя и разминая затекшие мышцы. Все-таки, спать на сиденье не слишком удобно. В кровати делать это куда как лучше. Теперь надо было бы умыться, одеться и начинать готовиться к посещению главного светского мероприятия сезона.

Во дворе нашелся колодец. Классический такой, с воротом. И ведро на веревке нашлось. Правда, деревянное, но и то хлеб. Я добыл воды, напился от души, умылся до пояса, затем обрядился в приличный костюм, прибрав робу в сарай. Ехать на мотоцикле я не рискнул: испорчу одежду, а ее у меня и без того не лишку. Вот заберу гонщицкий инвентарь, тогда и буду гонять: в куртке, шлеме и крагах. И все пацаны города будут мне отчаянно завидовать.

Заперев ворота, я отошел на несколько шагов и принялся прикидывать, как было бы лучше устроить вывеску. И чтобы высоту проезда не слишком ограничивать, и чтобы видно было хорошо, и вообще. Увлекшись этим занятием, я поздновато услышал приближающиеся шаги. Несколько извинял меня тот факт, что шаги были тихими, даже вблизи едва слышными.

— Ждете