Четверо матросов, утомлённых и расстроенных тяжёлыми воспоминаниями, прошли мимо другой группы русских пленных моряков, один из них, белокурый, аккомпанируя себе на гитаре, пел:

Рассказ земляка Новиков сразу же записал и, подредактировав, назвал свой очерк «Гибель эскадренного броненосца „Бородино“ 14 мая 1905 года». Переписал всё в отдельную тетрадку и отдал Семёну Ющину, по его просьбе, «на память».

Когда был собран совершенно уникальный и невероятно огромный материал о цусимской трагедии, произошло непоправимое — то, о чём Алексей Силыч не мог без содрогания вспоминать даже через десятки лет. Всё погибло… Погибло самым нелепым образом.

У этого события есть предыстория.

В Японию, когда там скопилось много русских военнопленных, прибыл давнишний русский политический эмигрант, президент Гавайских островов доктор Руссель[13]. Он начал издавать журнал для пленных «Россия и Япония», в котором со временем стали появляться и небольшие заметки Алексея Новикова. Так, в декабре 1905 года в этом журнале была опубликована под псевдонимом «Матрос А. Затёртый» статья «Наши обскуранты».

Автор, напомнив читателям о том, что в октябре текущего года в России царским манифестом была объявлена свобода слова, размышляет: есть ли свобода слова для русских здесь, в Кумамото?

Матрос Затёртый рассказывает о том, что вся литература, которую он выписывает на свои деньги, часто попадает в руки офицеров в том лагере, где содержатся «высшие чины», якобы для «просмотра». Но по назначению газеты и журналы доходят далеко не всегда. Называя фамилии офицеров, возмущаясь их произволом, автор восклицает: «Когда же подобные авантюристы, хвалящиеся перед другими своею напускною добродетельностью и фальсифицированной этикой, перестанут попирать ногами все императорские манифесты и указы, топтать в грязи все человеческие права? Скоро ли сгинут с арены русской жизни все грязные представители тёмной силы, доведшие нашу страну до полного разорения и поставившие русский народ в такое положение, что он до самого последнего времени не жил, а скорее прозябал?»

Как видим, Алексей Новиков, начавший борьбу против прозябания народа ещё в 1902 году в воскресной школе, после цусимской катастрофы не пересмотрел своих взглядов на жизнь, не отрёкся от своих убеждений, а, напротив, ещё больше укрепился в них.

Журнал «Россия и Япония» поначалу носил познавательно-культурный характер, но со временем (и статья «Наши обскуранты» это явно демонстрирует) в его материалы стала проникать и политика. Кроме того, Руссель начал распространять и нелегальную литературу. Присылал он её на имя Новикова, а уже от него брошюры и газеты расходились по баракам. Таким образом, революционная деятельность Алексея Новикова продолжалась и в плену, и в скором времени он очень серьёзно поплатился за это.

Завершался 1905 год. Россия и Япония уже заключили мир, а пленные русские всё ещё оставались в лагере.

В «Цусиме» Новиков-Прибой вспоминает, как явившиеся однажды из другого кумамотского лагеря, где содержались офицеры, армейский штабс-капитан и казачий есаул подробно объяснили пленным солдатам и матросам, почему их не отправляют в Россию. «Среди вас, пленных, — сказал есаул, — завелись политиканы. Несомненно, они подкуплены японцами. Эти политиканы распространяют разные вредные книжки, которые издаются на средства наших врагов и внушают вам пакостные мысли, что не надо царя, правительства, религии. Для чего это делается? Чтобы посеять среди православного народа смуту, всеобщую резню, анархию. А в России, как вам уже известно, и без вас творится бог знает что — всюду идут беспорядки, бунты. Кто из вас поумнее, тот сразу сообразит, что из этого должно получиться. Разве царю неизвестно, что политиканы, эти продажные твари, развратили вас совсем? А раз так, то неужели он, по вашему мнению, настолько глуп, чтобы заплатить японцам деньги и вывезти вас на свою голову? Ведь никто не стал бы выручать своих врагов из бедственного положения, зная заранее, что, кроме вреда, от них ничего не получишь. Нет, не бывать вам на родине! Вы пропадёте здесь».

Объяснение есаула звучало более чем убедительно. И задача была ясна: пленные сами должны расправиться с «политиканами», чтобы не пропасть из-за них на чужбине, а вернуться домой.

На следующий день к бараку № 2, где жили Новиков и несколько его единомышленников, в частности минёр с «Осляби» Константин Болтышев, подтянулось несколько десятков человек. В бараке находилось полторы сотни матросов, они поначалу все встали на защиту Новикова и Болтышева, которых требовали на расправу явившиеся, и легко отбили наступающих на них солдат. Но толпа «сухопутных», которых в этом лагере было больше, чем моряков, всё увеличивалась. Матросы, не желая бессмысленной гибели, начали покидать барак. Осталось 12 человек, обречённых на смерть. Усмирить разъярённую толпу уговорами было невозможно, «как бесполезно кричать в бурю на морские волны, лезущие на борт судна».

«Здесь была та же стихия, — пишет Новиков-Прибой. — У дверей и у всех окон сгрудился народ, горланя на все лады. И чем дальше, тем сильнее бесновались эти люди, хмелея от своей собственной ярости. Мысли стыли от ужаса, когда я смотрел на их напряжённо вздувшиеся лица, съехавшие набок рты, вывернутые глаза. Никаких сомнений не оставалось, что меня и моих товарищей не только убьют, но будут ещё и издеваться над нашими трупами. Случайно выйти живым из цусимского ада и через несколько месяцев на далёкой чужбине погибнуть от рук своих соотечественников — что ещё может быть несуразнее этого? Я понял тогда, быть может в первый раз, что такое толпа. Совсем ещё недавно я был для неё до некоторой степени вождём, она всячески приветствовала меня, а теперь она готовилась с неумолимой жестокостью меня растерзать, в надежде, что этим она облегчит свою судьбу».

Некоторое время Новикова и его товарищей спасало то, что среди «сухопутных» распространились слухи, будто у матросов-«политиканов» имеются револьверы и бомбы. На самом деле у моряков были только японские ножи, похожие на кинжалы.

Толпа готовилась поджечь барак. Ужас от мысли о средневековой казни придал сил морякам, и они решили напасть на огромную толпу первыми: