Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Орудие номер шесть вышло из строя. Двое при нём убиты. Командование батареей я передал мичману Сакеллари. Он тоже ранен, но остался в строю.
— А как вообще наши дела? — спросил старший врач.
Мичман Туманов махнул рукой и застонал.
Сигнальщик Куценко, явившись, сморщил лицо, как будто собирался чихнуть, — у него была прошиблена переносица. Матрос Карнизов, показывая врачу разорванный пах, оскалил зубы и странно задёргал головой, на которой виднелась борозда, словно проведённая медвежьим когтем. У барабанщика, квартирмейстера Волкова, одно плечо с раздробленной ключицей опустилось ниже другого и беспомощно повисла рука. Дальномерщик Захваткин, согнувшись, закрыл руками лицо, — у него один глаз был повреждён, а другой вытек. Нетерпеливо шаркал ногой комендор Толбенников. Ему ожгло голову, плечи и руки. Носильщики то и дело доставляли раненых с распоротыми животами, с переломанными костями, с пробитыми черепами. Некоторые настолько обгорели, что нельзя было их узнать, и все они, облизанные огненными языками, теперь жаловались, дрожа, как в лихорадке:
— Холодно… зябко…
Раненых, получивших временную медицинскую помощь, укладывали тут же, на палубе, на разложенные матрацы».
Один из раненых принёс первую страшную весть: броненосец «Ослябя» перевернулся! Трудно было поверить в его рассказ, но он твердил: «Я сам видел. Сначала горел, потом накренился, потом сразу повалился». Прибежавшие сверху носильщики подтвердили это. И добавили:
— Броненосец уже затонул.
Не отдавая себе отчёта в своих действиях, Новиков торопливо полез наверх. Картина, открывшаяся его глазам, потрясала нереальностью происходящего:
«Над морем, прилипая к встрёпанным волнам, тянулись полосы дыма и мглы. Под напором ветра эти полосы разрывались в клочья, и тогда на сером фоне неба смутно обозначались неприятельские корабли. Держась кильватерного строя, они шли друг за другом и, как разъярённые фантастические чудовища, выдыхали в нашу сторону молнии. Тем же отвечали им и наши броненосцы. Это сражались главные силы, решая тяжбу двух столкнувшихся империй. А позади, справа от курса, шёл бой между крейсерами. От орудийных выстрелов, то далёких, то совсем близких, стоял такой грохот, как будто небо превратилось в железный свод, по которому били стопудовые молоты. Сотни снарядов, которых не видишь, но полёты которых ощущаешь всем своим существом, с вибрирующим гулом пронизывали воздух, описывая траектории встречными курсами. Вокруг наших судов, в особенности передних, падал тяжеловесный град металла. Японские снаряды разрывались даже от удара о воду. Металось, вскипая, море, и над его поверхностью на мгновение с рёвом вырастали грандиозные фонтаны, смешанные с чёрно-бурым дымом и красным пламенем. Некогда было опомниться в этом сплошном сотрясении воздуха, корабля, человеческих нервов…»
Читаешь это сейчас, и звучит в ушах Высоцкий, беспощадно звучит, на разрыв аорты: «Спасите наши души!.. И ужас режет души напополам!»
Японцы применяли против русских фугасные снаряды, начинённые чрезвычайно сильным взрывчатым веществом — «шимозой». Это были как бы летающие мины. Для них увеличение расстояния имело лишь то значение, что терялась меткость стрельбы. Но от этого нисколько не уменьшалось их разрушительное действие. Правда, попадая в корабль, они не пробивали броневого пояса, но зато уничтожали все верхние надстройки, ломали приборы, производили пожары, выводили из строя орудия и личный состав.
«А мы, — пишет Новиков-Прибой, — стреляли по неприятелю бронебойными снарядами с затяжными воспламенительными трубками. Такие снаряды были приспособлены специально для разрушения брони. Но, прежде чем разорваться, они должны были впиться в броню и пробить её на какую-то глубину. Значит, мы могли бы поражать противника с более близких дистанций». И получалось, что русская эскадра, страдая от ударов противника, сама причиняла ему мало вреда.
Бой ещё не кончился, но ни у кого уже не было сомнения, что участь эскадры предрешена.
После гибели «Осляби» вышел из строя «Князь Суворов». Рожественский был ранен в голову и ноги. Командующего перенесли на миноносец «Буйный». Вслед за ним на миноносец перебрались офицеры его штаба.
Имея серьёзные повреждения, весь объятый пламенем, «Суворов» ещё в течение пяти часов отражал непрерывные атаки неприятельских крейсеров и миноносцев, но в 19 часов 30 минут тоже затонул.
После выхода из строя броненосцев «Ослябя» и «Князь Суворов» боевой порядок русской эскадры нарушился и она потеряла управление. Японцы воспользовались этим и, выйдя в голову русской эскадры, усилили свой огонь. Во главе русской эскадры оказался броненосец «Александр III», а после его гибели — «Бородино».
Было ясно, что японцы имели превосходство и в скорости хода, и в умении маневрировать, и в качестве снарядов, и в быстроте и меткости стрельбы. «Они, — пишет Новиков-Прибой, — захватили инициативу в бою. Они диктовали нам дистанцию огня, время и место столкновения. Они выбирали параллельные и встречные курсы. Они нажимали на нашу голову и направляли курс нашей эскадры в желательную им сторону. Правда, и у них главные силы убавились на один броненосный крейсер, но всё равно мы были разбиты и физически, и ещё больше — морально. Это произошло за какой-нибудь час от начала сражения. Наша эскадра превратилась в плавучий караван смерти».
За первый период боя броненосец «Орёл» получил значительные повреждения. Два крупных снаряда разорвались один за другим в носовом каземате. Командир батареи мичман Шупинский, которому осколком пробило лоб, взмахнул руками и упал замертво. Рядом с ним были убиты три матроса. Остальные же были ранены.
Оба 75-миллиметровых орудия левого борта были исковерканы. Осколки от снарядов, проникнув через дверь продольной переборки, вывели из строя ещё такое же орудие правого борта. Вслед за тем 12-дюймовый снаряд окончательно разгромил носовой каземат.
«Неожиданно перед амбразурами, — пишет Новиков-Прибой, — ярко вспыхнуло пламя и раздался страшный грохот. Несколько человек в башне упали. Лейтенант Павлинов согнулся и долго поддерживал руками контуженную голову, словно боялся, что она у него отвалится. А когда осторожно повернулся назад, чтобы взглянуть на людей и окружающие предметы, то на его чернобровом лице изобразилось радостное удивление, — он был жив.
— Кроют нас, окаянные, почём зря, ваше благородие! — крикнул кто-то из орудийной прислуги.
Но лейтенант Павлинов ничего не слышал. Из ушей у него показалась кровь — лопнули обе барабанные перепонки. И всё же, оставаясь в строю, он громко спросил:
— В порядке ли механизмы?»
Много раз на «Орле» возникали пожары, но с ними самоотверженно боролся пожарный дивизион под начальством мичмана Карпова.
Были попадания и в боевую рубку. Находившиеся там люди оставались в целости, пока не разорвался снаряд крупного калибра с левого края броневой крыши. Теперь пострадали почти все. Был ранен лейтенант Вредный, его отправили в перевязочный пункт. Туда же матросы отвели и младшего штурмана, лейтенанта Ларионова, тяжело раненного в лоб и шею. Остальные офицеры, а также сигнальщики, рулевые, ординарцы, телефонисты, задетые в той или иной степени осколками, остались в строю… К трём часам в боевой рубке остался невредимым лишь старший штурман, лейтенант Саткевич.