Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Какое потаенное может раскрыть техника? Как это отражается на истинности бытия? Чтобы объяснить происходящее с техникой, Хайдеггер использует искусственно созданное слово – Gestell, где – stell (от глагола stellen – нем. «ставить») выражает полагание, размещение и производство, а суффикс ge– указывает на совокупность или набор способов осуществить этот процесс, что можно передать словом «установка» или «наложение». Технология – это своего рода призыв или вызов, призывание к человеку пользоваться природой и всей окружающей его реальностью в качестве «фонда», ресурсы которого нужно накапливать, использовать и внедрять.
Но откуда исходит этот зов техники? Не от самой технологии. Хайдеггер утверждает, что «непотаенность, преобладающая в сущности современной техники», не «является сама по себе чем-то техническим».
Такое заявление, на первый взгляд, может сбить с толку. Это то же самое разоблачение, то есть та же самая истина, которая, по Хайдеггеру, зовет нас: не просто какое-то существующее положение дел или логическая процедура, а обращение к человеку. И человек должен «ответить на зов непотаенности, даже если сказанное ему противоречит». То есть даже если кажется, что наши современники позабыли о проблеме истины и свели ее к согласованности между «Я» и реальностью или к форме, в которой эта связь проявляется наиболее эффективно, то на самом деле именно в тот момент, когда они забывают об этой проблеме, они оказываются вовлечены в ее немой призыв. Этот голос без единого слова говорит им, что сведение всего сущего к расчету приведет к потере того неисчислимого, той истины бытия, которая не предоставляется в наше полное распоряжение, а, скорее, даруется, и каждый раз отстраняется и удаляется от нас. Только потому, что тайна бытия вечно ускользает от нашего понимания, мы можем подвергнуть расчетам весь мир. Поэтому только в расчетливом мышлении – и, следовательно, именно в нигилизме, а не вне его – сохраняется забытое первоначало. Хайдеггер утверждает:
«Опасна не техника сама по себе. Нет никакого демонизма техники, но есть тайна ее существа. <…> Угроза человеку идет даже не от возможного губительного действия машин и технических аппаратов. Подлинная угроза уже подступила к человеку в самом его существе. Господство техники грозит той опасностью, что человек окажется уже не в состоянии вернуться к исходному раскрытию потаенного и услышать голос более ранней истины. Так с господством техники приходит крайняя опасность. „Но где опасность, там вырастает / И спасительное“[82]».
Нетрудно понять, что открытая Хайдеггером перспектива создала больше проблем, чем решила. Что значит вернуться к раскрытию «более ранней» истины? Разве технология как расширенная вычислительная рациональность не исключила раз и навсегда возможность девственного происхождения всего сущего? Разве прогресс глобального технического аппарата не летит на всех парах к строительству мира, в котором следы когда-то зародившегося начала стираются или постоянно перепрограммируются все более мощной и эффективной техникой? Разве что самое оригинальное открытие не следует понимать как начальный или вступительный момент, не как прошлое, к которому нужно вернуться, а как настоящий момент, который лежит в основе всего, как черта под каждым нашим техническим начинанием от самых повседневных и предсказуемых до самых сложных научных и технологических исследований, которая формирует глубину под любой поверхностью.
Спасти нас может – не столько от техники, сколько в технике – не то, что движется нам навстречу, а то, что отдаляется от нас, ведь лишь в точке, где сходятся две дороги, мы можем познать сущность вещей, и не как объектов для использования, а как носителей собственного смысла, который не сможет заменить никакая техническая операция.
Все это находится не в наших силах. Игра ведется на уровне, превышающем возможности нашего понимания, даже если принять во внимание то, что она бы не началась, если бы не этот призыв к человеку. И ответственность человека перед технологиями больше не начинается с вопросов этики (это, скорее, будет следствием), а с возможного осознания того, чем каждый из нас «является» перед лицом опасного призыва.
Трудно недооценить всю привлекательность позиции Хайдеггера, даже если она несколько отстраненная и в глазах некоторых критиков все еще выглядит «загадочно» и даже иррационально, особенно для тех, кто верен технической стороне «расчета», заключенного в слове ratio[83]. Но, несомненно, в этом есть выгода для каждого: придать технологии статус проблемы не только социологической или экономической, но также онтологической и философской. И предположить ее тесную связь с феноменом нигилизма. Однако вполне ожидаемо остается открытым один вопрос: кто из людей может откликнуться на зов или на провокацию технологий? Если технология со своей стороны все более масштабно и тонко формирует антропологический профиль и даже перцептивное измерение человеческих существ, то где последние найдут ресурсы, чтобы определить себя как «Я», а после принять и переосмыслить вызов технологии от лица «субъектов», а не «объектов» дискурса?
3. За последние несколько лет количество критических подходов к растущему доминированию технологий в жизни людей и в структурах общества увеличилось (ранее я упоминал, например, искусственный интеллект). Один из самых обсуждаемых вопросов касается влияния технологий на мир труда, где автоматизация многих производственных процессов, которые до сих пор осуществлялись или контролировались людьми, ведет к неизбежному исчезновению многих профессий, хотя может также привести и к появлению новых. Еще один горячо обсуждаемый вопрос касается контроля над конфиденциальными данными человека, начиная с обычного пользователя планшета или смартфона и заканчивая конфиденциальными данными на военном, корпоративном, институциональном и политическом уровнях, где «цифровая» структура общества и самой нашей жизни из мечты о равных возможностях и свободе – как в «умном доме», где живут все земляне, – превратилась в постоянную угрозу нашей приватности, когда бесконтрольное использование информации о личной жизни ведет к тому,