не идентичны, поскольку «технология» – это набор средств или инструментов, с помощью которых мы пользуемся возможностями нашего технического аппарата, в то время как «техника» в своем прямом значении представляет собой особый тип рациональности, на концептуальном уровне главенствующий над самой идеей такого аппарата, – это идея поиска и обеспечения оптимального решения любой проблемы наиболее «экономичным» и максимально быстрым способом.

Используя технологические средства и технико-инструментальную рациональность, мы пользуемся и играем в том смысле, что мы имеем в своем распоряжении все ее необыкновенные возможности. В то же время достаточно остановиться на мгновение, чтобы осознать риск того, что мы постоянно и непреднамеренно куда-то торопимся, риск быть обыгранными ею и оказаться каким-то образом в ее власти, когда наши желания и возможности предопределены и определены ею. Эта двусмысленность не позволяет нам рассматривать технологию только как систему, которая заманивает человека в безвыходную ловушку, но в то же время ее нельзя рассматривать и только как путь, который приведет к идеальному и счастливому правлению нашим существованием. Оба этих взгляда могут равноценно стать судьбой нашего времени и нашего «Я». Таким образом эта двусмысленность заставляет нас задуматься и задаться важным вопросом: каким образом и в какой степени время, в которое мы живем, побуждает нас осознавать самих себя?

Технологии сделали нас «сильными». Их влияние захватывающим и соблазнительным образом неизбежно увеличивает нашу силу и возможности. Но в то же время это может привести к тому, что мы станем лишними. Мы можем управлять техникой и решать, как достичь своих целей с помощью ее инструментов, но еще можем оказаться бесполезными в деле управления системой, которая все больше и больше становится способна к самоконтролю и имеет тенденцию стать самодостаточной. Это нерешенная загадка множества научно-фантастических рассказов, когда изобретение получает автономность и лишает власти или жизни своего создателя. Что-то вроде «секуляризации» технологического творения, способной в конце концов отодвинуть на задний план творца.

Столкнувшись с такой счастливой в своей провокационной силе двусмысленностью, проблема заключается не столько и не только в том, чтобы опасаться угрозы и попытаться от нее защититься, а, скорее, в том, чтобы противостоять ей и встретить лицом к лицу, ответить на ее провокацию. С другой стороны, невозможно избежать тесного контакта с техникой, просто отказавшись от ее использования, потому что техника не только принадлежит нашему миру, она уже давно пронизывает его сверху донизу, это не только контекстуальный элемент географии наших обществ, но и наша собственная среда обитания. Было бы наивно и самонадеянно пытаться убежать от нее. Это словно абстрактный или утопический призыв, который не учитывает реальный опыт.

Даже настаивая на сохранении «гуманистических» ценностей и тем самым ставя в центр технологической сферы человека и его цели, мы не можем избежать двусмысленного влияния технологии, в том числе и потому, что когда мы отрываем человека от этого господства, то мы словно отрываем его от собственного естества. И это верно как для движения вперед, так и для отхода назад. Назад, потому что технология сопровождает человека с самого начала: «искусственное» и «технологическое» – их можно было встретить уже в примитивных культурах, созданных с биологической точки зрения неполноценными и неуверенными существами, которыми являются люди, которые вмешиваются в природу, охотятся, культивируют ее, селятся во враждебной среде и тем самым превращают эту природу в «мир» (этот процесс убедительно описал ставший классиком Арнольд Гелен). Не говоря уже о том, что сам «логос», язык и дискурс людей, представляет собой (как показал Карло Сини) первую форму техники, с которой люди «работали» и тем самым «наделяли значением» мир.

Что касается движения вперед, то техника в виде набора инструментов, с помощью которых наше тело в своей человеческой и сознательной форме обживается в природе, все чаще воспринимается как расширение возможностей нашего сознания – не просто протез для тела, но и продолжение нашего собственного сознания. Некоторые философы и ученые-когнитивисты вроде Дэвида Чалмерса и Энди Кларка говорят даже о «расширенном разуме», то есть о разуме, не только расположенном в нашем мозге, но и распространенном вне нас, кибер-разуме, чьи неврологические терминалы – это инструменты или «органы», с помощью которых мы прикасаемся к миру, видим его, слушаем и взаимодействуем с окружающей средой. К настоящему времени у нас развилась огромная потребность в технологиях, настолько большая, что поломка какого-либо аппарата сразу приводит к зримому воплощению двусмысленности: если технологический инструмент перестает работать, то использующее его «Я» сразу же теряется, застывает и сжимается в точку. Человек с ужасом и нетерпением ждет, пока технический специалист перенастроит его внешние органы разума, чтобы снова овладеть собой.

Поэтому колебание между тем, чтобы использовать технику и быть использованным ею, не следует понимать только как попытку выбрать, как ее использовать или каким образом доработать ее операционные возможности. Как в течение некоторого времени отмечали многие наблюдатели (я имею в виду Эмануэле Северино), техника не является нейтральным и невинным по своей сути инструментом, которому люди дают задания и определяют направление движения в зависимости от собственных целей, хороших или плохих. Здесь опять же можно разглядеть два противоречащих друг другу смысла: с одной стороны, технология с самого начала всегда подразумевала волю людей к обустройству собственного мира, чтобы придавать ему соответствующий смысл; с другой стороны, экспоненциальная эволюция этой конститутивной структуры человека и мира высветила сначала неявную тенденцию использовать инструменты технологии как самоцель и подменять цель их использования простым функционированием ради функционирования. Чем лучше работает техника, тем меньше ей нужна какая-то великая цель.

2. И именно здесь мы обнаруживаем «техническое» лицо современного нигилизма или даже «нигилистическую» черту технологий как силы планетарного размера. На это нам указал Мартин Хайдеггер в 1950-х годах, когда пытался описать эпохальную судьбу бытия в сфере технологий. Техника для Хайдеггера была способом исполнить предназначение, с самого начала вписанное в западную метафизику от Платона до Ницше, которая отдавала предпочтение мысли определяющей, характеризующей и вычисляющей присутствующие в мире сущности как «объекты» в распоряжении человека, не обращая при этом внимания на «тайну» бытия (мы уже упоминали об этом в главе 11). Метафизика могла позабыть об этой тайне и скрыть ее за процессом производства сущностей (сначала «произведенных» Богом, а потом «произведенных» технологией).

По этой причине, согласно Хайдеггеру, метафизика «нигилистична» по самой своей сути, и нигилизм начинается не тогда, когда исчезает метафизика, а именно благодаря «метафизической» установке нашего бытия в мире. И техника может оказаться как раз тем способом, посредством которого можно было бы реализовать эту нигилистическую сторону метафизики.

В своей знаменитой лекции 1953 года «Вопрос о технике» Хайдеггер выделяет именно метафизическо-нигилистическую проблему