и жар холодных чисел

и дар божественных видений

с колен поднимется Евгений

но не народ

но не народ

как всегда —

после меня хоть трава

I want the world

and I want it

now

забвение на планете Земля

забвение…

только температура растет

и звенья пищевой цепи распадаются

а там у вас как?

жить можно?

говорят, бури идут веками

пустяки

я пережил развод, цинизм, фашизм, 9/11, мировой кризис,

Крым, тоску одиночество

что мне ваши бури!

Honey bee, let’s fly to Mars!

с этого берега

из этой шкуры

прямо сейчас

у меня на сердце

кровавая пурга

непроходимая мгла

затмила разум и не уходит

Маяковский пришел

сплюнул пулю и колобродит

как там сказано: по десять копеек за вход под стеклом нас показывать

побили стекла,

Лизавета Прокофьевна,

тараканы-то разбежались!

* * *

Шатался тут без дела, познакомился с итальянцами. Встреча была такой короткой, что я даже не пишу тебе их имена. Шел себе, поглядывая на витрины, в кафе увидел молодую женщину, необыкновенную, встал как вкопанный, не мог глаз оторвать. Совершенно очевидно, что не скандинавка, решил, зайду, подсяду, послушаю, чтобы понять: откуда такое чудо? Оказалось, итальянцы. Сидели и бредили Бергманом, она ему все время что-то доказывала, а он не соглашался, и как-то так получилось, что у стойки мы с ним столкнулись и я заговорил на английском, я сказал, что ненароком услышал, что они собираются в центр Бергмана, и посоветовал – если поедут на Форё, то обязательно пусть заедут на Лангхаммер посмотреть на раукары. Он закивал, это и было их планом, там какой-то фильм Бергман снял, вцепился в меня и затянул за их столик; разговорились, выяснилось, что он – молодой режиссер (ему где-то тридцать), в театрах ставит, мечтает снять фильм, конечно, пока он всем неизвестный, очень скромничает, глаза опускает, но чувствуется, что амбициозен как черт, просто одержимый. Признался, что они приехали с женой побродить по местам Бергмана. Я все это слушал, а сам косил на нее. Неземная, молчаливо улыбалась – чем-то на Аджани в «Кларе» похожа, такой же взгляд змеиный. Наверное, это просто объясняется тем, что она не очень хорошо говорит по-английски, да и холодно у нас стало, а у них нет теплой одежды – судя по всему, бедноватые. Я с лёту пообещал, что могу устроить экскурсию на Форё, показать домик Бергмана. У меня есть знакомый. Имел в виду, конечно, Эдвина. Кого еще? Он, дескать, с удовольствием покажет за небольшое вознаграждение… Итальянец обрадовался, загорелся, договорились, что я все устрою и на следующий день в том же кафе встретимся, а он нас с Эдвином потом немного угостит (бутылку граппы пообещал, подмигнул). Я тоже взбудоражился, а потом за голову схватился: зачем я это делаю? Как дурак, стал названивать Эдвину, а у него такой период непростой: без работы сидит, ничего не идет, не пишется, весь в депрессиях, его отец с ума сходит, известный писатель, у него удар недавно был, и после удара вроде все в порядке, только голоса стал слышать, вернее, один голос – старого друга, который уже умер, тоже писатель (довольно известный). В общем, когда я дозвонился Эдвину, меня уже лихорадило от неловкости, говорил сбивчиво, стыдился. Тот сначала не понял, о чем речь, кажется, разозлился, а потом просек и засмеялся. Я ему сказал, что итальянка просто неземная, очень хочет посмотреть на домик Бергмана; он сказал: все с тобой ясно… И мне тогда стало легко, я тоже над собой посмеялся. Договорились, что сделаем все, как в «Сталкере» (знаю, ты терпеть Тарковского не можешь, а я его люблю хотя бы за то, что можно вот так сослаться и тебя поймут и шведы, и итальянцы). Встретились рано утром в кафе, угрюмые, похмельные, нервные. Эдвин был сильно напряжен, но было заметно, что ему самому очень интересно. Сказал, что все это очень серьезно. Пригрозил штрафами, если попадемся. Никаких игр в папарацци. Никто никуда не бежит. Следовать только его командам, держаться рядом в лесу, чтоб не грохнуться в тумане с обрыва (туман стоял жуткий). Итальянцы кивали. Погрузились в ситроен Эдвина. Поехали. Появилось солнце. На пароме Эдвин немного разомлел, стал шутить, рассказал случай, как один пьяный угнал паром, представляешь, паром вместо того, чтоб за пять минут дойти до другого берега, выходит в море, люди в панике. Таких у него историй… Сперва на Лагхаммер заехали, погуляли по пляжу, посмотрели на скалы, фотографировали, я урвал момент и ее сфотографировал (фотку прикрепил, глянь, какая! как не сойти с ума?!). Поехали искать домик Бергмана, который, предупредил Эдвин, стоит в лесу, где легко запутаться, один раз свернешь не туда – и будешь несколько часов ездить, а спросить дорогу нельзя, потому что местные, наоборот, должны предупреждать, что к дому Бергмана лучше не ездить, там и сигнализация стоит, как на вилле у президента: PLEASE, DO NOT PROCEED! YOU ARE TRESSPASSING! В общем, Эдвин попросил его не отвлекать. Долго петляли молча, Эдвин только сквозь зубы повторял, что терпеть не может этот лес, мрачно тут, говорит, на душе тяжело делается в этом лесу. Лес и правда был такой, как в фильме ужасов с зомби, стволы и корневища мертвых деревьев высохли до белизны костей. Потом оставили машину, шли пешком. Эдвин показал странное дерево, все паутиной опутанное, похоже на задеревеневшую ведьму. Постояли, посмотрели, повел дальше. Бродили-бродили. Дважды миновали колючую проволоку, старую, ржавую. Спускались по камням к морю, настоящий обрыв. Мои бедные колени. Сам себя ругал: зачем ввязался?.. Мне-то что за дело до какого-то Бергмана?.. Я-то даже и не любитель – я вообще, подумать смешно, ни одного фильма Бергмана не смотрел! Все только ради этой итальянки, чтоб на нее произвести впечатление, – спрыгнул, колен не жалея, удивительно, даже не хрустнули. Дом как дом. Постояли там, побродили, они фотографировали – обычный дом, даже скромный. Эдвин, как полагается, рассказал несколько историй… Она сфотографировала море и тоненькое деревце рябины, сказала, что, наверное, Бергман смотрел из окна на это деревце, и я сказал, что наверняка так и было (и даже растрогался). Она посмотрела на меня и улыбнулась загадочно. У меня земля из-под ног чуть не ушла. Дрожь по спине пробежала. Я буквально с ума сошел на секунду. Потом мы пошли оттуда по берегу, и я шел точно как помешанный, не понимал, что происходит. Даже не помню, как обратно шли через лес. Помню, как сели в машину и что на обратном пути за нами увязался сосед Бергмана, который решил проследить, куда мы едем, долго преследовал нас на своем старом форде, а Эдвин объяснял, что это нормально, это в порядке вещей, ничего страшного, у соседей договор с новым владельцем дома, чтоб приглядывали: да они и сами рады стараться – будут приглядывать, и просить не надо! Обедали в странном месте: ржавые машины, американские надписи – хозяин постоялого двора помешался на Америке 50-х, на Джеймсе Дине и Элвисе Пресли. Все часы там были остановлены на без четверти шесть, один электронный будильник мигал: 5:45 РМ – точное время смерти Джеймса Дина. Итальянцу дико место понравилось. Фотографировал. Она тоже была в восторге, но уже так… Мы сидели во дворике, кругом стояли старые холодильники, покрышки, бочки с наклейками «Осторожно! Огнеопасно!». Меня била необычная дрожь. Эдвин спросил, не заболел ли я. Выпили текилы (Эдвин попил folköl), дрожь вроде улеглась. Итальянец постоянно говорил о Бергмане, вспоминал какие-то эпизоды из фильмов, анекдоты из жизни, Эдвин тоже разгорелся. Я не слушал. Мне казалось, что итальянка была грустной и не хотела уезжать (а вдруг из-за меня?). Чепуха, конечно. Но ведь бывает так: испытываешь симпатию к человеку, даже не успев его узнать. Вот мне и кажется, что она испытывала это ко мне. Неосознанную тягу. Хотя, конечно, я это себе придумал. Ничего там не было. Просто я помешался на несколько дней. (В комнате у себя, когда раздевался, в кармане пальто нашел камень с пляжа и удивился, не сразу вспомнив, что я его взял с того места, где она сфотографировала рябинку, – я это сделал как во сне!)