Коллекция тревожно быстро увеличивалась. Сдерживал себя, уговаривал не ходить слишком часто: не чаще двух раз в неделю, чтоб не примелькаться, чтоб не довести себя до безумия. Нервы, щадить нервы. Два раза в неделю. Неделю пропустить, и можно три раза. ОК. Solution: пять раз в три недели. Но неделю пропустить! Deal. Не чаще. Нельзя. Во-первых, обратят внимание; во-вторых, это так мучительно… Но я не могу не ходить туда. Она может запросто поругаться с этими крысами, которые там работают, или сказать что-нибудь грубое клиенту, ответить невпопад своему начальнику, и все. Она же такая. Такая непредсказуемая. Не как все. Я уверен, она ощущает свою особость. Но как? Вероятно, она всегда чувствовала, что с ней как будто что-то не так. Это естественно для нее – саму себя знать изнутри. Твердая и упругая, как каучук, упрямая, как река в джунглях, и не такая, как все. Не потому что ей дали это дурацкое имя. Имя всего лишь обертка. Какая разница? Снял, и все. Ее никто не знает, кроме нее самой. Ближе всех я. Потому что с детства умею проникать под кожу людей, могу их чувствовать изнутри. Вхожу в человека, как демон, перебираю его чувства, мысли, как струны, могу сыграть на ком угодно, изобразить… одних доводил до истерики, другие бесились. Только неинтересно. Аэлита, ты как облако, как марево в жару над асфальтом, как резко падает в комнате свет, когда солнце скрывается, и ты не видишь букв на клавиатуре, и, тем не менее, попадаешь – настолько знаю тебя! Язык – лишнее, ничего не нужно. Некоторые до ужаса боятся темноты, а я в ней оживаю, могу пробудиться в ней кем угодно, расправляю щупальца, они тянутся в бесконечность, кого хочешь нащупаю. Никто мне не нужен, кроме тебя. В этой темноте ты такая изменчивая, меняешь облик, как аватарки. Сколько аккаунтов ты сменила? Я украл все твои фотографии – дважды краденные мгновенья (сперва был тот, кто тебя сфотографировал, а потом я). Как-то ты написала, что можешь становиться никем. «Вошла в лифт, и я – никто. Села в такси – никто. Какая разница, кто я в лифте или в туалете?» Да, так и есть. Ты, вероятно, и не вспомнишь тот день (допустим, я напомню тебе, что само по себе абсурд), когда ты гуляла по супермаркету (наверное, ты прогуливала школу, потому что было без четверти одиннадцать, и это было в начале октября), я крался за тобой медленным шагом, и мне казалось, что, кроме нас, в мире никого нет, даже нет супермаркета, а просто мимо нас движутся декорации, приведен в действие и работает какой-то жалкий механизм, который называют реальностью. Я был уверен, что ты тоже это знала! Возможно, ты безотчетно ощущала мое присутствие. Мне стало страшно, что ты оглянешься и увидишь меня, так страшно, что я быстро свернул куда-то, спустился по эскалатору, вышел из супермаркета – оказалось, это был Solaris, а я и забыл, где мы! Целый день после этого бродил, и невидимая с тобою связь не покидала меня, тревожила, бередила воображение, пока, отяжелев от моей чувственности, не отвалилась. Я пошел в кино, смотрел бестолкового Годара, не люблю его, но тогда он был как нельзя кстати. Его калейдоскопический ералаш меня успокоил. Там были толпы людей, массы. Разбитые стекла. А я люблю битые окна. Он сталкивал машины. Что-то цитировали его безумные герои. Кажется, из JD Ballard «I want to Fuck Ronald Reagan». А может, мне казалось. Его персонажи играли в прятки. Стреляли друг в друга из игрушечных пистолетиков. Спотыкались на ровном месте. С лупой изучали трещины в асфальте. Гуляли по рельсам. Хаос, в котором я потерялся, растворился, забылся. Я тут же купил билет на повторный сеанс, выпил два кофе и… когда сел в кресло, расслабился в ожидании фильма, меня осенило: я не ради самого фильма сюда пришел, а ради этого ожидания, этой беспечности, ради этих нескольких волшебных минут, которые у тебя есть перед началом фильма, и ты знаешь: сейчас начнется, и ничего случиться не может! Вот это и есть – самое счастье! Гаснет свет, и я снова ребенок. Вспыхивает экран. Никого нет. Даже я сам исчезаю.

Он не справился с собой, ходил в спортклуб чаще, чем следовало. Даже в те дни, когда знал наверняка, что ее там не будет. Заныло сердце. Посреди ночи он проснулся, не понимая, в чем дело. Ему приснилось, будто что-то гудит. «Холодильник, что ли?» – подумал он. Но это был не холодильник, и не стекло в раме, не машина за окном, не включенный телевизор, – это ныло сердце, оно гудело, как гудит кабель под напряжением. Такого он никогда не чувствовал. Наверное, ночью слышней, потому что тихо. Он стал прислушиваться к себе и заметил легкое клекотание в груди, точно сердце захлебывается, а затем, как насос, отдувается и – едва заметно ноет, и так было всегда после кофе в спортклубе. Скоро она оттуда ушла, и гул в груди прекратился (все-таки виртуальные страсти переносить легче).

Он привык отслеживать жизнь Семеновых (наблюдал за ними, как некоторые следят за звездами reality family show). Их семья ему представлялась небольшой планетарной системой, в которой он наподобие черного светила, озаряющего невидимые связи, удерживал планеты в гармоническом взаимодействии. Эта мысль ему пришла в голову, когда Павел прочитал запись Аэлиты о том, что во время перерыва на работе, после какого-то отвратительного клиента, который позвонил и долго выедал ей мозг, она вышла на крылечко фитнес-центра покурить с пластмассовым стаканчиком черного кофе без сахара (Боголепов выплеснул чай и сварил кофе), чтобы расслабиться. Тут позвонила мать и сказала, что они с отцом идут по какому-то делу, на какую-то встречу. Я сначала подумала, что они идут разводиться. Не знаю почему. У матери тон был такой убитый и злой. Думаю, таким голосом и говорят, когда разводятся: хочешь кричать, а сил нет. Потом я догнала, что это у нее связано со школой, и подумала: лучше бы разводились. Она меня попросила сходить за братом в детский сад. Когда такое со мной случается, я на несколько секунд ощущаю себя матерью, и что я замужем, и что мне уже много лет, так много, что жить совершенно не хочется. Боголепов проверил аккаунт Зои, увидел запись Zoe Semenov is at Tallink Spa и понял, что: во-первых, они не знают друг о друге правды – Аэлита не понимает, что родители идут оттянуться в спа, а они не догадываются, что она не в школе; во-вторых, одновременно (с разницей в несколько минут) появившиеся записи, словно отражаясь друг в друге, бросают в мою душу отблеск истины, сообщающей об их семье куда больше, чем мог бы рассказать каждый из них или все они вместе взятые, отчего у меня в сознании возникла кристально ясная, почти как видение, картина их актуального существования, с одной стороны, это видение меня убеждает в инобытийности девочки, а с другой – меня не покидает пугающее чувство присутствия таинственной силы, природу которой мне никогда не постичь.

* * *

Она увидела, как женщина, похожая на кота, клеит на столб объявление. Аэлита дождалась, когда та уйдет, подошла: написано по-русски (неужели русская?), уроки шведского и английского. (Как любопытно!) Она оторвала телефончик, немедленно приняв решение учить шведский.

* * *

Ее зовут Кэт, и она – лесби. Ни за что не подумала бы, что она русская. Конечно, она странная. Страннее не бывает. Прямо как придумана самой Астрид Линдгрен. Взрослая Пеппи. Более экстравагантных людей в Тлн точно нету. Ее подружка шведка – культуристка, вся в тату, как Лисбет Саландер, только крупней. Просто две очень крутые тетки. Я думала, что Кэт сорок, а ей всего тридцать два. Не от хорошей жизни она так высохла. Она очень экстравагантно одевается дома. То, как она ходит на улице, оказывается, даже не десятая часть ее прибабаха. У нее длинные платья. Кружевные кофты. Сетчатые в крупную клетку чулки. Дома ходит в высоких ботинках на шнуровке. Видела корсет. Кожаный пиджак офигенный. Наполовину гот, наполовину эмо. Очень мрачная, но улыбка теплая, слегка змеиная, но больше кошачья. Сразу предупредила: «Я своей ориентации не скрываю». Я ей сказала, что меня этим не смутить. Ей это понравилось. Я заметила. Я сразу заплатила за пять уроков. Она сказала, что они скоро переезжают в Кадриорг. Спросила, нет ли у меня знакомых на машине. «Тогда можно пять уроков бесплатно заниматься». Я пообещала помочь. Она отдала деньги. Дедушку попрошу. У них вещей мало. Интересное приключение. Я их сразу нашла в ФБ. Кэт любит анимэ, слушает Sinead O’Connor, а ее подруга ведет дневник бодибилдера, записывает все, что она поднимает и ест, с точностью до граммов, у нее рост 1 м 65 см и она весит 80 кг, в этом году ей исполнится тридцать, ее зовут Ursa. Я соврала, что мое имя Аня (терпеть его не могу, но все-таки лучше моего).