– А кто он по национальности? Вам не говорила миссис? Как-то странно звучит его имя с фамилией.

– Я думаю, что он еврей, – шутя, сказал Фредерик.

– А почему тогда у него имя, как у фюрера?

– Это загадка, Уильям. Спросите завтра об этом у миссис Норис лично.

– А вы? Где вы будете, Фре, когда она придет?

– Я буду рядом, если ты не возражаешь.

– Хорошо. А о чем мне с ней говорить?

Ноги доктора Брауна затекли, и ему захотелось присесть.

– О чем захочешь, Уильям. Можешь общаться с ней свободно на любые темы, как и со мной.

– Она не сделает мне больно? – опаска прозвучала в голосе человека, который никогда не анализировал причину удара.

– Нет. Не беспокойся об этом. Она – пушистая и ворчливая кошка, которая обожает, когда ее гладят и спрашивают о ее молодости.

– Ее нужно гладить?

– Конечно же, нет, Уильям. Это образно! Достаточно общаться с ней вежливо и с уважением.

– Хорошо, Фре.

Фредерик посмотрел на часы, а затем сказал:

– До завтра, Уильям. У меня есть некоторые важные дела, которые не хотелось бы переносить на более позднее время.

Не беспокойся ни о чем. Не переживай по поводу завтра. Все пройдет так, что ты захочешь еще и повторить.

– Буду переживать. До завтра, Фре. Я тогда послушаю музыку, а то вы меня уже долго отвлекаете от музыки.

– Приношу свои искренние извинения, – улыбнулся доктор и покинул палату своего пациента.

Покончив с бумажной волокитой – ему нужно было написать несколько отчетов в историю болезни своего безымянного подопечного, – доктор Браун вышел из здания больницы и первым делом поднял с земли пригоршню холодного хрустящего снега. Фредерик сжал этот снежок в руке несколько раз, а затем почувствовал резкую головную боль.

Чем сильнее доктор Браун сжимал снег в ладони, тем сильнее начинало звенеть в его голове. Какой-то непонятный и болезненный звон, который, казалось, слышит сейчас весь мир, звучал только в его голове. Этот неизвестной природы звон все сильнее и сильнее сдавливал его виски, уши. Давление было невыносимым, и когда доктор Браун от резкого головокружения выронил из руки снег, звон внезапно оборвался.

Фредерик еще секунд десять закрывал ладонями уши, ожидая продолжения этого острого звука, который обрекал на неописуемую пытку его барабанные перепонки. Но звона больше не было, и в голову моментально пришла мысль, что со снегом что-то не так! Первым делом доктор Браун со всех ног хотел бежать к своему безымянному пациенту, чтобы тот под воздействием электрошока, если потребуется, объяснил ему, что сейчас с ним произошло, и почему снег произвел на него такое необъяснимое воздействие. Но прежде чем бежать обратно в больницу, доктор Браун вспомнил, что ему еще нужно заехать в книжный. Он пообещал Дону, что привезет две интересные книги сегодня вечером, обещание нужно выполнять. Тем более что его пациент никуда не денется из своей палаты. Доктору больше не хотелось, чтобы его подопечные отнимали его у семьи. «Пусть работа остается здесь, а мои пациенты – в этих белых, мрачных окнах. Но только не в моем доме», – доктор Браун вдруг начал расставлять правильно свои приоритеты.

«А вдруг в комнате Безымянного и вправду есть окно?» – почему-то подумалось Фредерику, когда он завел автомобиль и ехал по пустой трассе в город. «Нет, это все абсурд», – отогнал он глупые мысли и стал внимательно следить за дорогой.

* * *

В книжном, одиноко стоявшем в центре этого небольшого европейского городка, доктор Браун купил три книги, небольшую пачку белых листов и баночку чернил. Две книги из трех были одинаковыми – «Пятнадцатилетний капитан» Жюля Верна. Фредерику показалось, что эта книга может быть интересной как десятилетнему Дону, так и двадцатипятилетнему Уильяму.

Третья же книга была только для Дона – «Приключения Тома Сойера». Фредерик сам читал эти книги когда-то давно в своем детстве, и они оставили у него теплые, незабываемые воспоминания и привили ему любовь к книгам.

– Уважаемый, а вы, случайно, не подскажете, нет ли у вас книг писателя Ричарда Ло? – спросил напоследок доктор Браун, прежде чем покинуть магазин.

Кассир внимательно уставился на экран своего компьютера.

– Нет, сожалею. Книг данного писателя в нашей базе нет.

– А их нет только сейчас? Может, они есть под заказ? Я мог бы подождать.

Кассир отрицательно покачал головой.

– Сожалею. Книги писателя, которого вы мне сейчас назвали, никогда не поступали в наш магазин.

– Как так? Я думал, вы продаете книги самых известных умерших писателей.

– Если бы это был известный писатель, то я бы его знал, – неожиданное признание кассира немного обескуражило Фредерика и привело в некое недоумение. Не любил он, когда в его голове что-то не складывалось. Ох, как он этого не любил и как в душе страдал.

– Странно… – только и сказал доктор Браун. – Он ведь проводил в нашем городе встречи. Афиши на столбах – о презентациях…

– Никогда не встречал в этом городе афиш данного автора. И вообще ни разу не слышал его имени. Может быть, ваш писатель пишет «в стол»? Таких писателей полмира. Они могут говорить своим знакомым всякое, например, что их книги имели огромный успех. Хотя их книги никто не читал, кроме них самих.

– Нет, другой случай. Но все равно спасибо. Экран не обманет… – сказал напоследок доктор Браун и вышел из книжного.

Чем больше Фредерик узнавал, тем больше он запутывался и тем туманнее становилась дорога, которой он верно и неуклонно следовал.

– Добрый вечер, Мэри, – сказал на этот раз Фредерик вместо своего ровного и обыденного «здравствуй».

– Добрый вечер, доктор Браун. Что-то вы зачастили возвращаться с работы раньше.

Он поцеловал свою очаровательную супругу, Мэри прямо расцвела. Она сегодня была необыкновенно прекрасна. Завитые, волнистые волосы, длинные накрашенные ресницы, голубое шелковое платье, которое идеально сочеталось с ее большими голубыми глазами.

Еще и губы. Нежно-розовые губы, холодные, с привкусом горечи от помады. Красивая улыбка, глаза, наполненные непонятным восторгом и необъятным желанием жить, желанием творить, петь, бежать, веселиться, заниматься любовью на кухонном столе, на комоде в прихожей, на стиральной машине в ванной и на письменном столе в спальне. Банальности не хотелось! Глаза, отражающие нежность Фредерика, его самые искренние чувства к ней. Этим вечером все зеркала в этом доме говорили лишь одно: «Ты прекрасна, Мэри. Я хочу тебя».

Мэри Браун занималась со своим мужем чем-то волнительным и волшебным. Чем-то, чем она вдруг наполнилась до краев и даже выходила из собственных берегов. Ей было что отдать, потому что ей начали давать в ответ гораздо больше.