– Благородный король и вы, сэры, прислал меня к вам король Ирландии Ангвисанс. Мархальт Неукротимый зовусь я, и повелел мне мой король биться с Артуровыми рыцарями до той поры, пока не согласится король Артур признать себя данником ирландского короля. И если сыщется среди вас такой смельчак, то жду я его завтра у своего шатра за стенами Камелота.

И ушел Мархальт Неукротимый, рыцари же Артура весьма опечалились, ибо не было среди них Ланселота. Мархальт же казался им несокрушимым.

Однако, когда настало утро, вышел из Камелота боец к шатру Мархальта и ударил рукояткою меча в щит, что висел у входа. И отозвался Мархальт.

Вышел ирландский рыцарь из шатра, и не было у него ни щита, ни меча. Одну только секиру держал на плече грозный боец. Вот сошлись рыцари, и взвилась секира, и рассек Мархальт несчастного рыцаря на две половины, словно не из стали на нем были доспехи, а из хлебных корок.

Ужас охватил рыцарей короля Артура, потому что не случалось им видеть такие удары и не дано смертному человеку устоять перед таким противником. Однако и назавтра нашелся в Камелоте рыцарь, что сложил голову под страшным топором. А сэр Мархальт расхаживал у своего шатра и похвалялся, что повырубит Артуровых рыцарей всех до единого.

И тогда явился к королю Артуру сэр Гавейн, королевский племянник.

– О благородный король, – молвил он, – может ли такое случиться, чтобы лучшие рыцари христианского мира один за другим пали от руки ирландского богатыря, словно они не искусные бойцы, а мальчики, что вышли позабавиться на дворе? Сдается мне, что не обошлось здесь без колдовства, а потому, государь мой, выйду я завтра на поединок и вот что сделаю…

И долго говорил король Артур со своим племянником, а когда настало утро, подошел Гавейн к шатру Мархальта.

Но едва вышел ирландский рыцарь из своего шатра, едва взмахнул секирою, как опустился на колени сэр Гавейн, воткнул перед собою меч наподобие креста и начал молиться. Едва произнес он первое слово, как у Мархальта руки и опустились, словно от непосильной тяжести. Отступил Мархальт, собрался с силою, но молится сэр Гавейн – и снова опускаются руки у ирландского рыцаря. Что ни слово, то тяжелей кажется ему секира, и вот наконец падает страшный топор и уходит в землю, как в морскую пучину.

Кончил тут молиться сэр Гавейн и зычно крикнул собравшимся посмотреть на поединок:

– Живо принесите сэру Мархальту меч из его шатра, а коли нет у него доброго клинка, каким подобает рубиться христианскому рыцарю, пусть принесут ему меч из Камелота, ибо не пристало Артурову рыцарю биться с безоружным.

Однако и шага никто не успел сделать, а уже скрылся Мархальт в своем шатре и вышел оттуда с мечом, на диво прекрасным.

– Так-то лучше! – воскликнул Гавейн.

И они заслонились щитами и стали рубиться дико и неустрашимо. Так они рубились, покуда руки им не отказали и не стало больше у них сил взмахивать мечами. И тогда перестали они сечь сплеча, а принялись разить и колоть друг друга в грудь сквозь панцирь и в лицо сквозь забрало. И ни один не мог одолеть другого. Бросили они в великой ярости на землю свои мечи и сошлись врукопашную, точно два матерых тура, но, сколько ни силились опрокинуть друг друга на землю, оба стояли, как утесы. Тогда снова взялись рыцари за мечи и скоро так жестоко были изранены, что горячая кровь бежала по ногам их на землю. И все тут приметили, что чем дольше рубились бойцы, тем меньше оставалось сил у Мархальта, у Гавейна же, напротив, все прибывало силы и духа. И вот королевский племянник с такой силою обрушил свой меч на шлем Мархальта, что глядевшим на это почудилось, будто молния небесная ударила ирландцу в голову. Прошел меч Гавейна сквозь высокий гребень на шлеме и сквозь стальной наглавник, и обломился, так что засел у Мархальта в черепе обломок клинка.

Упал на колени сэр Мархальт и стонал горестно, а кровь бежала у него ручьем сквозь забрало. И те, кто был с ним, подняли его и увели в шатер, чтобы унять кровь и облегчить его страдания.

В тот же день направились они к Лондону, где дожидались обильной дани ирландские корабли. Сэра же Мархальта везли на широком полотнище меж двух коней, и мучился он от своей раны несказанно.

Когда же прибыл Мархальт в Ирландию, искусные лекари извлекли у него из головы обломок меча Гавейна, но не держалась более жизнь в измученном теле Мархальта, и умер он. А осколок от меча сохранил у себя его отец.

– Что же, – сказал, узнав об этом, король Артур, – кажется мне, что сполна рассчитались мы с королем Ирландии. Что же до ран сэра Гавейна, то отыщутся в Камелоте и бальзамы, и настои, чтобы уврачевать их. Да и не пристало рыцарю подолгу лечиться.

Прошел, однако, день, минул другой, и вот уже месяц не встает Гавейн, и раны его сочатся гноем. Нет, кажется, такого средства, чтобы облегчить его страдания.

Наконец явилась ко двору одна колдунья, поглядела на раны Гавейна и сказала так:

– Не в добрый час вышел ты, о рыцарь, на поединок. Страшным ядом был смазан тот меч, что изранил тебя, и нет в здешних краях противоядия. Только в Ирландии могут сварить то зелье, что спасет тебя от погибели.

Тут же повелел король снарядить корабль для Гавейна, и отправились они с Динаданом в Ирландию.

И вот настал день, когда поднялись над морем берега Ирландии. Динадан опустил парус, а Гавейн сказал ему:

– Сдается мне, сэр Динадан, что лучше бы нам здесь не открывать своих имен, да и про Камелот лучше не заикаться.

– Что до меня, – ответил сэр Динадан, управляясь с парусом, – то я лучше собственным языком подавлюсь, чем выболтаю что-нибудь такое.

Когда же причалил корабль к ирландскому берегу и посланные от короля Ангвисанса люди поднялись на борт, рассказал им сэр Гавейн, что напали на них морские разбойники и что в жестокой схватке уцелели лишь они двое. Динадан же, когда увидел ирландцев, поспешно опустил забрало да так и не поднимал больше, чтобы кто-нибудь из бывших в Камелоте с Мархальтом не признал его. Ирландцы же немало тому дивились и прозвали Динадана Рыцарь с Железным Лицом.

И надо же такому случиться, что приютил Гавейна отец сэра Мархальта. Едва увидел он израненного рыцаря, как вспомнил своего сына и поклялся в душе своей, что уж этого-то юного и прекрасного витязя не отдаст он смерти. И когда настало полнолуние, сварили ирландские чародеи свое снадобье и лили его на раны Гавейна и на камни в очаге, чтобы вдыхал рыцарь целебную силу. А после того сковал Гавейна целебный сон, и радовался отец Мархальта, когда на глазах у него стали затягиваться страшные раны Гавейна, и подумал он: «Видно, в скором времени встанет этот молодец на ноги. А хотел бы я посмотреть, каков он будет в доспехах и с мечом при бедре». С тем взял старый рыцарь клинок Гавейна и вынул его из ножен, ибо знал толк в оружии и хотел полюбоваться на добрый меч. Но что это?! Видит он щербину на лезвии, спешит к себе в дальний покой и достает из ларца обломок меча, что извлекли из черепа Мархальта. Снова спешит он к ложу Гавейна, прикладывает кусок стали к лезвию меча и видит, что совпали его края с краями щербины, будто только что выломан он. Вот уже взмахнул отец Мархальта мечом над головою Гавейна, но так еще беззащитен и слаб показался ему молодой витязь, что опустил благородный рыцарь меч и, не откладывая, направился к королю Ангвисансу. Он склонил седую голову перед сидящим на троне королем и обратился к ему: