Еще немного повздыхав, она устроилась поудобнее и повела свой неторопливый рассказ.

Людмила была из тех редких девочек, которым повезло миновать стадию «гадкого утенка», и из очаровательной малышки она сначала превратилась в красивую девушку, а потом в эффектную молодую женщину.

— Ты, наверное, думаешь, в кого она такая красавица уродилась? — с усмешкой спросила Нина Никифоровна, и Рина неловко заерзала на стуле. — В отца она пошла, в Виктора моего, — не обращая внимания на ее смущение, продолжала мать Людмилы. — Он у меня был первый парень на деревне. Ну, я тоже в молодые годы статная была, видная, — махнула она рукой в сторону портрета на стене, — но все равно никак понять не могла, почему он именно на мне свой выбор остановил. Уж какие бабоньки вокруг него вились, и словами не описать. Но однако ж он на мне женился, вот и весь сказ. И прожили мы с ним в мире и согласии целых десять лет. А потом несчастный случай на стройке и все… Да…

Рассказчица тяжело вздохнула, украдкой смахнула предательскую слезинку и принялась вспоминать дальше.

— Я всю жизнь паспортисткой проработала, а это должность хорошая, надежная. Тут тебе и уважение, и связи, да… Так что жили мы с Людочкой, не тужили. И ладили мы с ней, вот что важно. Она мне все рассказывала, делилась своими переживаниями, мыслями своими. И вообще она была девочка добрая, бойкая, с ней все дружить хотели.

«Как моя Тошка», — не могла не подумать Рина.

И все же что-то Нина Никифоровна в своей дочери проглядела. Не заметила вовремя, как постепенно изменились взгляды девочки на жизнь вообще и на свои перспективы в частности. Как-то в запале одной из ссор, которые хоть и нечасто, но все же случались, Людмила заявила, что ничего хорошего мать для нее в этой жизни не сделала.

«Тебе даже в голову не пришло поискать себе нового мужа, — выкрикивала она в лицо матери свои претензии. — С твоими-то данными, с твоими связями могла бы найти себе вполне приличную партию. И не жили бы мы тогда в этой дыре убогой. И не надо было бы по полгода на сапоги копить».

Нина Никифоровна была так ошеломлена откровениями дочери, что даже заболела от горя. Людмила тогда здорово испугалась, просила прощения, уверяла мать, что выдумала все в пылу ссоры и что она вовсе так не думает, однако в сердце Нины Никифоровны навечно поселился червячок сомнения.

— Наверное, вся вина за то, что с ней случилось, на мне лежит, — задумчиво произнесла Нина Никифоровна, потянулась к чайнику и снова долила себе чаю. — Это я не уберегла ее от соблазнов. Ведь красота, она что деньги — не каждый умеет с ними управляться. Одним они счастье и удачу приносят, а другим сплошное горе.

Лет с четырнадцати Людмила стала рассматривать свою внешность как личный капитал и в дальнейшем рассчитывала выгодно вложить этот капитал с большой для себя пользой. Главную ставку она, естественно, делала на столицу, поэтому, едва окончив школу, укатила в Москву. Девушкой она была неглупой, поэтому без особого труда поступила в институт, но учеба не была целью ее жизни. Большую часть времени Людмила занималась тем, что искала правильную партию. Нечего и удивляться, что она быстренько выскочила замуж за довольно солидного господина, поимела от него небольшую квартирку и так же быстренько с ним развелась. Это была ее разминка, так сказать.

О следующем этапе ее жизни Нина Никифоровна узнала много позже. Это было то время, когда Людмила познакомилась с Сергеем. В тот период дочь редко приезжала навестить свою мать и ни разу не пригласила ее к себе в гости.

— Когда она мне потом про Сережу твоего рассказывала, то слезами горькими заливалась, — продолжала свой грустный рассказ Нина Никифоровна. — Любила она его по-настоящему.

«И он ее тоже любил, — растроганно подумала Рина. — Возможно, я угадала, когда сказала Тошке, что без Сергея все в этой жизни потеряло для Людмилы смысл».

Как бы то ни было, но от дочери его она все же избавилась. Промыкавшись с Тошкой несколько месяцев, она поняла, что не может и не хочет быть матерью. Признаться Нине Никифоровне в том, что родила внебрачного ребенка, она не решилась — не столько потому, что боялась ее укоров, сколько из-за нежелания дать повод для нескончаемых провинциальных сплетен.

— А потом она снова вышла замуж, — рассказывала Нина Никифоровна, — за богатого какого-то. Я даже на свадьбе у них была, все чин чином. Да только богатство без любви — это лишь видимость счастья, да… Людочка-то поначалу этого не понимала, а когда поумнела, уж поздно было. Только в этот раз не она от мужа ушла, а он сам ее бросил — променял на девятнадцатилетнюю секретаршу.

Людмила была потрясена тем, что впервые в жизни мужчина сам от нее отказался. К тому же именно в этот момент она узнала, что снова ждет ребенка. Не представляя, что делать, и не в силах самой разобраться со свалившимися на ее голову проблемами, она наконец-то вспомнила о матери. Их долгие откровенные разговоры повлияли на Людмилу удивительно благотворно. Она успокоилась, воспряла духом и решила, что пора бы начать новую жизнь. Оставшись с Ниной Никифоровной, она родила Антошку и искренне старалась стать ему хорошей матерью. Но все же начать новую жизнь ей так и не удалось. Через полгода Людмила страшно затосковала, у нее началась болезненная депрессия, и врач посоветовал срочно сменить образ жизни. Она не преминула воспользоваться этим советом и тут же упорхнула в Москву, да так там и осталась. Правда, она постоянно звонила матери, чтобы справиться о малыше, а раз в месяц непременно наезжала с подарками и деньгами, но потом снова исчезала.

Когда Антошке было два года, Людмила явилась к матери радостная и счастливая и заявила, что ей наконец-то повезло по-крупному. Сказала, что выходит замуж за миллионера и уезжает с ним в Австралию.

«Дождалась и я своего звездного часа», — ликовала Людмила. Она клятвенно заверила мать, что чуть позже непременно заберет их с сыном к себе, а пока что бабушка официально оформила опекунство.

— Потом она присылала нам деньги и посылки, иногда звонила, вот только забрать нас к себе не спешила, — продолжала вспоминать Нина Никифоровна. — Да я бы и не поехала в ту Австралию, но вот Антошеньке, может, там было бы хорошо.

А спустя год пришло известие о том, что яхта, на которой Людмила вместе с мужем совершала морскую прогулку к каким-то там островам, потерпела крушение. Спастись никому не удалось.

— И остался мой внучек сиротой, — всхлипнула бабушка Нина, но быстро взяла себя в руки. — Ну, отец-то у него, конечно, где-то есть, только я про него ничего не знаю. Когда Людочка перед самым своим отъездом в Австралию последний раз со мной откровенничала, то призналась во всех своих грехах. И про дочку ее я тогда первый раз услыхала, и про то, что Антошеньку она не от мужа родила, а на стороне нагуляла. Как узнала я, чего она успела в своей жизни накуролесить, так и рассеялись мои последние надежды на ее счастье. Тогда я про себя подумала, что отольются ей еще детские слезки, вот только не ожидала, что Бог решит наказать ее так строго.

Пока Рина слушала этот печальный рассказ, отношение ее к Людмиле колебалось, словно стрелка компаса. То она ее искренне жалела, то возмущалась ее легкомыслием, то она от души ей сочувствовала, то переполнялась праведным негодованием. Но с мнением Нины Никифоровны Рина была согласна на все сто: Бог, конечно, наказал Людмилу, но кара его была чересчур сурова.