И вот он здесь – чтобы узнать эту последнюю тайну.

Какое-то движение на ступенях одной из лестниц в глубине привлекло его внимание. Показался паренек – с длинными черными волосами и яркими губами, – на вид не более двенадцати лет. Одет он был в тунику цвета киновари, руку его сжимал сопровождавший его жрец. Они спустились по ступеням при полном молчании собравшихся и приблизились к жертвеннику. Большие черные глаза паренька были широко раскрыты. Заметив осужденного, он хотел подойти, но жесткие тиски рук жреца удержали его.

– Кто это? – спросил Мильтон человека в маске, стоявшего рядом.

– Его младший сын. Осужденный понесет наказание через своего сына. Они обычно так и делают.

Никто не заговорил, никто не закричал. Молчание в этом склепе было таково, словно смерть заняла в нем больше места, чем жизнь.

Еще движение. На этот раз – со стороны противоположной лестницы.

Мильтон тут же узнал ее. Алессандра Дорни, влача за собой подол длинной черной туники с серебряными арабесками, шествовала по ступеням как воплощение равнодушия: голова высоко поднята, прекрасное лицо непроницаемо, золотой медальон в виде змеи подрагивает между грудями. Дошла до конца лестницы и с той же механической грацией направилась к жертвеннику. Сектанты вставали на колени при ее приближении, а осужденный отвел взгляд.

Глаза Алессандры Дорни испускали зеленые лучи, подобные тем, которыми прощается с миром солнце, уходя за горизонт над морем. Мильтон навсегда запомнит те глаза без времени и возраста, и бледные ланиты, и странную улыбку, казавшуюся нарисованной художником, которому не довелось познать в жизни счастья.

Херберия. Та, что Карает.

С мальчика была снята туника. Тело его комом белого снега выделялось на фоне черного одеяния удерживавшего его сектанта. Еще один служитель в темно-красном плаще подал даме маленький роговидный сосуд. Алессандра погрузила в него пальцы, а потом вынула их окрашенными в красное. И начала что-то писать на груди у ребенка, над дугами слегка выступавших ребер, а тем временем ее мягкий голос парил под потолком пещеры, рождая многоголосое эхо. Юный Мильтон никогда до той поры не слышал так звучавшего итальянского языка. Но, несмотря ни на что, он узнал тот стих, который декламировала дама, выводя его на теле мальчика. Человек в маске, стоявший рядом с ним, также его узнал.

– Данте… – прошептал он, и Мильтон услышал нескрываемую дрожь в его голосе. – Данте – это жесточайшее наказание для любого взрослого и почти непристойное для такого ребенка…

Алессандра закончила. На мгновенье показалось, что ничего не происходит: мальчик крутился в державших его руках, на теле его виднелись еще не просохшие буквы стиха.

– Советую вам больше туда не смотреть, синьор Мильтон… – прошептал стоявший рядом сектант.

Но для поэта было уже слишком поздно. Он был захвачен этой сценой, как муха, попавшая в клейкую паутину любопытства.

Неожиданно мальчик открыл рот и закричал.

Наблюдая за тем, что происходило начиная с этого момента, Джон Мильтон совершенно уверился в том, что все это будет стоить ему потери рассудка.

Или света очей.

– Потерял он второе: ослеп несколько лет спустя. – Сесар улыбнулся. – Все это, конечно же, не более чем чистой воды фантазия, что-то вроде метафоры, призванной пояснить создание «Потерянного рая», поэмы, которую Мильтон, будучи совсем слепым, продиктует своей дочери и секретарю, работавшему с ним в те годы, Эндрю Марвеллу[29]. Это странная поэма, где он описывает Сатану с некоторым благодушием, а вот Бога – как довольно мстительное создание. Рассказ заканчивается утверждением, что единственное, что спасло Мильтона от сумасшествия, так это относительная темнота: ему удалось позабыть почти все, чему он был свидетелем в той пещере, но вот его глаза, обладавшие лучшей памятью, чем он сам, решили умереть раньше.

Сусана шумно выдохнула, словно до этого момента сдерживала дыхание.

– Редкостный идиотизм! А что, пытка, которой подвергся этот бедный парень, заключалась в том, что ему написали на груди стих Данте?

– И продекламировали его. Это то, что автор называет «филактериями» – стихи, которые пишутся на каком-нибудь предмете или на теле одновременно с их произнесением. Эффект при таких условиях сохраняется гораздо дольше и оказывается более интенсивным… Да, именно эффект, ты не ослышалась, Сусана… Но здесь я забегаю вперед, предваряя собственное объяснение. Как я уже говорил, эта история всего лишь сказка, но в ней в виде метафоры излагается тот «секрет», который Мильтон стремился раскрыть и который, собственно, и составляет главную загадку всей легенды: почему дамы вдохновляют поэтов?.. – Держа в руке открытую книгу, Сесар адресовал им многозначительный жест. – Насколько я понял, этот «секрет» заключается вот в чем: человеческий язык вовсе не безобиден. Мы убеждаемся в этом каждый день, имея дело с речами фанатиков и политиков… Слова изменяют действительность, они производят вещи, но только в том случае, если произносятся определенным образом и в определенном порядке. В стародавние времена эти комбинации могущественных слов, иногда и смысла не имевших, собирались и записывались на табличках или пергаменте, причем с целями, весьма далекими от художественных или эстетических. Но те, кто контролировал это могущество, не знали все и каждую из бесконечных комбинаций слов на всех существующих языках. Чтобы открыть их все, им нужна была посторонняя помощь. И они решили превратить свои поиски в искусство, в эстетику. Так родилась поэзия, и так появились поэты. – Он остановился и оглядел обоих. – Поэты, как вам известно, занимаются составлением цепочек слов, называемых стихами, значения которых они сами порой не слишком хорошо понимают. Дамы (эти существа, которые с течением времени взяли под контроль эту могущественную силу) умеют распознавать, кто из поэтов обладает наибольшим творческим потенциалом. Тогда они принимают облик прекрасных созданий, вдохновляют поэтов, а потом перелопачивают их творения в поисках тех строк, что могут производить эффект, воздействие и которые у них называются «стихи власти». Автор книги сравнивает поэтов с «лозами колдуна»; вы знаете, о чем речь: это те самые ветки, которые, по поверью, начинают дрожать вблизи потерянного или спрятанного предмета… Хорошая метафора. Дамы используют поэтов, чтобы извлечь из-под земли самые могущественные звуки на всех языках.

– Так, я поняла… – Сусана казалась воодушевленной. – Это обалденная идея, как тебе, а, Саломон?.. Посмотрим, разобралась ли я с этим: слова производят эффекты, вещи, так?.. Полагаю, что некоторые производят хорошие вещи, а некоторые – плохие… А стихотворения служат, чтобы передать этот секрет через века… Например, сонет Неруды или поэма Лорки содержит в себе, быть может, слова, которые могли бы… Ну, не знаю… Слова, которые, будучи прочитаны вслух, заставили бы нас летать по воздуху, об этом речь?.. – И, смеясь, она куснула большой палец.