в ковш с расплавленным железом, теряет свои формы и твёрдую текстуру. Так и у нас «человеческий материал», когда-то бывший личностью, трансформируются в пациентов, для которых единственный выход это обезболивающее и внимание Бога к их персонам. Чем быстрее Бог избавит их от страданий, тем меньше боли они оставят в этом мире после себя. — С этими словами Доктор развернулся и ушёл.

Я кормил с ложечки пациентов, у которых уже была поражена опорно-двигательная система. Смотрел в глаза полные боли, отчаяния и надежды. Они все хотели жить, хотя такой способ выживания вызывал у меня большую тошноту, чем вид их сухих, разлагающихся тел помноженный на сопровождавший их жизнедеятельность запах. Ещё когда мы проходили палаты, я боковым зрением уловил, что почти у каждого пациента хосписа был подселённый. Эти сущности страдали не меньше, чем хозяева их физических тел. Они точно так же были истощены и не понимали, как им поменять сложившиеся обстоятельства на более благоприятные. В основе своей соединения человеческого тела и субстанций посторонней сущности (болезни) не вызывали у меня ощущения естественности происходящего. Мне казалось, что я попал в какую-то картину Босха, в которой уродство доведено до гротеска. Они мало ели, пытались поймать мой взгляд, наполненный состраданием, как будто оно было для них важнее, чем пища, которой я пытался их накормить. Управившись за два часа с порученным мне заданием, я с позором ушёл на кухню, где тщательно отмывал тарелки, ложки, кастрюли, лишь бы не возвращаться в эти палаты боли. Мне хотелось закурить, впервые в жизни, залпом выпить стакан спирта. Для меня было трудно осознать, что такое прекрасное творение природы, как человек способно к концу своего жизненного пути прийти к «овощеобразной» форме, потерявшей личностные качества. Хотелось из жалости помочь этим людям, устранив их единственный источник боли — Жизнь. Я понимал, видел, что безнадёжно пытаться вылечить то, что уже не способно к самостоятельному формированию себя, как физически, так и психически. Отмыв всю посуду, что была на кухне, я смотрел через грязное оконное стекло. Мир, который находился снаружи, был чуточку светлее, чем-то пространство-время, которое отделяло оконное стекло. Сейчас не верилось, что где-то есть свежий ветер, тёплые солнечные лучи, радость зелёной травы.

Через какое-то время я ощутил чьё-то присутствие в помещении кухни, отвернувшись от окна, увидел Доктора, сидящего за разделочным столом, с дымящейся сигаретой в руках.

— Большинство моих пациентов попадают сюда инкогнито, их просто оставляют в кресле или на земле, возле крыльца приёмного отделения. Меньше пяти процентов больных посещаются родственниками, хотя бы раз в полгода. Мне трудно судить людей, которые отказываются от кровных уз, ещё труднее судить тех, кто в стенах этого дома скорби цепляется за жизнь. Когда я был маленьким, то хотел стать священником, но родители считали, что врач более престижная профессия. В итоге я стала и тем, и тем: как доктор — помогаю временно ослабить боль, как священник — провожаю их в последний путь. Пребывание в этих стенах, здоровым людям, не приносит радости, но стоить их покинуть, как жизненные силы вливаются в человека с небывалой силой. Моя основная задача — принести укол и выслушать их жизненную историю, дать им внимание, принять их выбор полноправного человека. — У Доктора в кармане зазвонил телефон, посмотрев на входящий номер, он просто сбросил вызов. — За тобой приехали, собирайся. Завтра у тебя будет такая же работа.

— Зачем? — первое, что я спросил у Микоша, когда я вернулся на виллу.

— Понимаешь, в Сибири у охотников, натаскивающих собаку на соболя, есть такой приём для отучения от запаха других зверей. Когда она начинает обращать своё внимание на белок, птиц, других, кажущихся ей важными животными, тогда, ей привязывают на спину тушку белки, птицы. Так, она привыкает к запаху и больше не реагирует на живых сородичей «запаха». То, что ты увидел женщину с «птицей на голове» и мужчину «опоясанного змеёй», будет тебе мешать, так как не сможешь им помочь (это не в твоей компетенции). Любые твои действия в этом направлении могут обернуться для тебя плохо.

— По-моему, более милосердным отношением к этим людям была бы эвтаназия, чем позволять им так доживать свой век. — Угрюмо сказал я, опускаясь в шезлонг рядом с Микошем, взял со столика запотевший бокал с соком.

— Не надо вмешиваться дела в Бога, не нам принимать решение в этом вопросе. Все, кого ты видел сегодня, совершили свой выбор, и они отказались от «сокращения» срока пребывания их в этом мире. Завтра ты можешь поспрашивать Доктора, он часто беседует со своими пациентами, ещё способными ясно выражать свои мысли. Можешь послушать его философские рассуждения о наказании суда человеческого и суда божьего. Даже он, человек милосердный, называет своих пациентов «пиявками», которые в медицинских целях высасывают из человека дурное. Он прекрасно видит, как потерявшие связь с Богом, с каналами жизненной силы, люди вытягивают из сотрудников хосписа, через милосердие, жалость, сострадание жизненную энергию здорового человека. Поэтому, большинству нормальных людей там неприятно находиться долго, они могут заболеть, пустить в себя чужую сущность (болезнь).

То, что ты видела у Худого, это был его собственный выбор, когда он осознал, кого ему подселили. Он постарался срастись с сущностью любимого пса, не отторгнул его и не излечился. Посчитал это знаком и начал действовать соответствующим образом. Результатом его выбора стал не хоспис, а казнь в окружении звёзд и горящих факелов. Так как его выбор заставил его действовать определённым образом, повлёк за собой человеческие жертвы, напрасные и ненужные. Его противник Крепыш осознанно, самостоятельно внедрил себе сущность своего друга гиены. Это тоже был его выбор, и он привёл его к определённым действиям. Не делай скоропалительных выводов, у тебя есть ещё два дня, а потом бой. Потом ты можешь высказать мне своё мнение, но думаю, что оно не будет сильно отличаться от моего. — Микош поднялся, подошёл к краю бассейна, повернулся ко мне. — Пока есть возможность, радуйся жизни, во всех её проявлениях. Старайся принять себя, как единственно возможное, правильное решение. — И нырнул в бассейн.

Глава 11

До боя тренировок у меня больше не было. Посещение хосписа отнимало у меня много сил. Когда приезжала Смила, то лишь в порицании качала головой, заставляла выполнять упражнение по насыщению моего физического тела энергией.

В последнее посещение хосписа мой визит затянулся на два часа дольше (сломалась машина). Отбыв свою «вахту», я вышел подышать свежим воздухом на лавочку возле входа в приёмное отделение. Моё одиночество длилось