Он готов осупружиться, он решился на всё. Перед нею он держится, точно мальчик, на струнке, С нею в паре катается и играет в серсо. Он читает ей Шницлера, посвящает в коктэбли, Восхвалив авиацию, осуждает Китай, И, в ревнивом неверии, тайно метит в констэбли... Нелли нехотя слушает. — Лучше ты покатай. «Философия похоти!.. — Нелли думает едко. — Я в любви разуверилась, господин педагог... О, когда бы на “Блерио” поместилась кушетка! Интродукция — Гауптман, а финал — Поль-де-Кок!» («Нелли»)

Действительно, «повесть о женской душе», как определил Брюсов содержание «Стихов Нелли», была по существу «северянизированной», эгофутуристической... Он воспользовался новым поэтическим языком и создал характер гедонистический, казалось бы, противоположный романтической душе Надежды Львовой:

...Но упав на тахту кавказскую, Приказав подать ликёр, Буду мучить тебя я сказкою, Глядя на тебя в упор, — Сказкою о моих новых возлюбленных, О их ласках, о их глазах, о их уме, О ночах, исступлённо погубленных В ресторанных огнях, в будуарной тьме...

Вышедшая книга-мистификация Брюсова «Стихи Нелли» (издательство «Скорпион»), написанная «под Северянина», была использована критиками как аргумент, доказывающий влияние поэзии Брюсова на Северянина. Авторство Брюсова было очевидно для современников. Критик русского зарубежья Константин Мочульский писал:

«...Стоит почитать стихи Нелли, чтобы убедиться, с какой неизбежностью “поэзы” Северянина вырастают из лирики Брюсова. Вот, например, “Листки дневника” Нелли:

Плачущие перья зыблются на шляпах. Страстно-бледны лица, губы — словно кровь, Обжигают нервы Lentheric’a запах, Мы — само желанье, мы — сама любовь.

<...> В “Стихах Нелли” все пути Игоря Северянина уже предопределены. Автор “Громокипящего кубка” — Немезида Брюсова».

Иванов-Разумник счёл, что в стихотворении «Весенний день» Северянин себя показал достойным учеником Брюсова. Гиппиус в «Живых лицах» назвала Игоря Северянина обезьяной Брюсова, утверждая, что он «специально и создан для раскрытия брюсовских тайн». Даже «европеизм» Брюсова, по её словам, отразился в Игоре, перекривившись, в «заграничных» словцах, не говоря о сжигающей душу страсти о гениальности.

Надежда Львова, включившись в литературную игру, называла «Нелли» — футуристкой, поскольку новое стихотворение за подписью «Нелли» («Узором изощрённым pointe-de-Venise...») появилось в альманахе «Крематорий здравомыслия» в эгофутуристическом издательстве «Мезонин поэзии». Под влиянием неутомимого Вадима Шершеневича Надежда Львова стала «футуристкой», а в «Мезонине поэзии» вышло объявление о том, что «проектируется» её сборник под заглавием «Поэзы». Две поэзы вошли в «мезонинский» альманах «Пир во время чумы». Стал изощрённее и голос её музы, в котором слышны северянинские ноты самоиронии, его излюбленные образы — «эгретка», «поэтка»:

Мне хочется плакать под плач оркестра. Печален и строг мой профиль. Я нынче чья-то траурная невеста... Возьмите, я не буду пить кофе. Мы празднуем мою близкую смерть. Факелом вспыхнула на шляпе эгретка. Вы улыбаетесь... О, случайный! Поверьте, Я — только поэтка.

Нетрудно предположить, что, не будь её рокового самоубийства, жизненные и литературные пути Надежды Львовой и Игоря Северянина, так стремительно, в течение 1913-го года сближавшиеся, могли вновь пересечься.

Пути же Брюсова и Северянина пересекались не раз. По совету Брюсова была подготовлена книга «Громокипящий кубок», принёсшая поэту заслуженную славу. «Разговор наш, — вспоминал Северянин, — длился около часа. Он настойчиво советовал мне подготовить к печати большой сборник стихов, повыбрав их из моих бесчисленных брошюр.

— Это совершенно необходимо, — говорил он, — на что можно рассчитывать при тираже в сто экземпляров, при объёме в 12-20 страниц? Да вдобавок, как Вы сообщаете, брошюры Ваши почти целиком расходятся по редакциям “для отзыва” и в продажу поступает, быть может, одна четверть издания».

Объявленное Северяниным осенью 1911 года в сборнике «Пролог. “Эго-футуризм”» покорение литературы состоялось, «Эпилог. “Эго-футуризм”» чётко отразил эгоцентризм Северянина («Я одинок в своей задаче», «Но сила моя единая росла», «Я изнемог от льстивой свиты»). «Автоода» и «Самогимн» Игоря Северянина обычно воспринимаются как художественное преувеличение, что отмечено и Георгием Ивановым. Но поэт со свойственной ему гиперболизацией излагал факты, ибо он действительно путешествовал от Баязета к Порт-Артуру в 1903 году, а «повсеградно оэкранен» он был, например, в фильме по стихотворению «Ты ко мне не вернёшься...». Его соратники-эгофутуристы — Константин Олимпов, Грааль-Арельский, Георгий