д.). Всё это сделало возможным организацию совместных выступлений, в программе которых каждый поэт имел «собственный выход»: доклад и чтение стихов. На этих условиях в турне футуристов в Крыму вместе с Северяниным и Игнатьевым согласились участвовать Маяковский и Бурлюк.

Продолжал выходить альманах издательства эгофутуристов «Очарованный странник» с подзаголовком «Альманах интуитивной критики и поэзии». В течение 1913—1916 годов под редакцией Виктора Ховина появилось десять выпусков, в которых печатались Маяковский, Каменский, Гуро, Гиппиус, Сологуб, Северянин, Евреинов и др. Дольше других нёс знамёна «фофанизма» Константин Олимпов, объявивший в 1914 году о наступлении эпохи Вселенского Олимпизма. В 1915 году вышла его многострочная «Феноменальная Гениальная Поэма Теоман Великого Мирового Поэта Константина Олимпова».

Лидер московской группы «Мезонин поэзии», близкой эгофутуризму, Шершеневич так вспоминал о встрече с Северяниным:

«Однажды вечером у меня сидел Маяковский. И не то Борис Лавренев, не то Сергей Третьяков. Раздался телефонный звонок, и сумрачный голос, подозвав меня, просил приехать в отдельный кабинет ресторана “Бар” для “поэтической элоквенции”.

Удручённый этим оборотом речи, я спросил: не Василий ли Тредиаковский со мной разговаривает?

— Нет, Игорь Васильевич Северянин, только что приехавший из Петербурга!

Нам всем было интересно посмотреть на того, чьими стихами мы увлекались, и мы поехали.

В грязном кабинете Северянин сидел один. Перед ним стояло пиво; жеманно познакомившись, он сразу извинился, что пьёт пиво:

— В этом ресторане нет хорошего крем де ваниля...

Я внимательно рассматривал Северянина. Это был довольно крупный человек, без возраста, с резкими чертами лида, немного напоминавшими схимника. Впрочем, такие же лица засняты в книге Дорошевича “Типы Сахалина”.

Одет Северянин был в чёрный сюртук, довольно вытертый и бедный, но держался в нём так, как будто сознательно копировал Джорджа Браммеля, впавшего в бедность.

Говорил он немного. От всех теоретических вопросов отмалчивался, иронически ругая Москву и восхваляя Петербург. Лицо было стылое и невыразительное, а глаза выцветшие, как у курицы. Маяковский сказывал, что “как у перепела”.

Эти глаза оживлялись только тогда, когда Северянин хвалил себя, значит, глаза оживлялись часто.

Мы смотрели на него, ехавшего на “поэтические гастроли в провинцию”, довольно подобострастно».

Бенедикт Лившиц рассказывал:

«Будетляне прочно занимали господствующие высоты, и это отлично учёл Северянин, когда через Кульбина предложил нам заключить союз.

Кульбин, умудрявшийся сохранять дружеские отношения с представителями самых противоположных направлений, с жаром взялся за дело. Так как наиболее несговорчивыми людьми в нашей группе были Маяковский и я, он решил взять быка за рога и “обработать” нас обоих. Пригласив к себе Маяковского и меня, он познакомил нас с Северянином, которого я до тех пор ни разу не видел.

Северянин находился тогда в апогее славы. К нему внимательно присматривался Блок, следивший за его судьбою поэта и сокрушавшийся о том, что у него нет “темы”. О нём на всех перекрёстках продолжал трубить Сологуб, подсказавший ему заглавие “Громокипящего кубка” и своим восторженным предисловием немало поспособствовавший его известности. Даже Брюсов и Гумилёв, хотя и с оговорками, признавали в нём незаурядное дарование. Маяковскому, как я уже упоминал, нравились его стихи, и он нередко полуиронически, полусерьёзно напевал их про себя. Я тоже любил “Громокипящий кубок” — не все, конечно, но по-настоящему: вопреки рассудку.

Мы сидели вчетвером в обвешанном картинами кабинете Кульбина, где, кроме медицинских книг, ничто не напоминало о профессии хозяина. Беседа не вязалась. Говорил один Кульбин, поочерёдно останавливая на каждом из нас пристальный взор...»

Другой эпизод связан с объединением футуристов, о нём вспоминал Алексей Кручёных:

«В начале 1914 г. мы резко заявили об этом в сборнике “Рыкающий Парнас”, в манифесте “Идите к чёрту!”. Он малоизвестен, так как книга была конфискована за “кощунство”.

В ней впервые выступил Игорь Северянин совместно с кубофутуристами. Пригласили его туда с целью разделить и поссорить эгофутуристов — что и было достигнуто, а затем его “ушли” и из компании “кубо”. Манифест подписал и Северянин — влип, бедняга!

Привожу этот редкостный документ, демонстрирующий, мягко выражаясь, “святую простоту” самодовольного “барда” шампанского и устриц.

ИДИТЕ К ЧЁРТУ!

Ваш год прошёл со дня выпуска первых наших книг “Пощёчина”, “Громокипящий кубок”. “Садок судей” и др.

Появление Новых поэзий подействовало на ещё ползающих старичков русской литературочки, как беломраморный Пушкин, танцующий танго. Коммерческие старики тупо угадали раньше одурачиваемой ими публики ценность нового и “по привычке” посмотрели на нас карманом.

К. Чуковский (тоже не дурак!) развозил по всем ярмарочным городам ходкий товар: имена Кручёных, Бурлюков. Хлебникова...

Ф. Сологуб схватил шапку И. Северянина, чтобы прикрыть свой облысевший талантик.

Василий Брюсов привычно жевал страницами “Русской Мысли” поэзию Маяковского и Лившица.

Брось, Вася, это тебе не пробка!..

Не затем ли старички гладили нас по головке, чтобы из искр нашей вызывающей поэзии наскоро сшить себе электропояс для общения с музами?..

Эти субъекты дали повод табуну молодых людей, раньше без определённых занятий, наброситься и показать своё гримасничающее лицо: обсвистанный ветрами “Мезонин поэзии”, “Петербургский глашатай” и др.

А рядом выползала свора адамов с пробором — Гумилёв, С. Маковский, С. Городецкий, Пяст, попробовавшая прицепить вывеску акмеизма и аполлонизма на потускневшие песни о тульских самоварах и игрушечных львах, а потом начала кружиться пёстрым хороводом вокруг утвердившихся футуристов...

Сегодня мы выплёвываем навязшее на наших зубах прошлое, заявляя:

1) ВСЕ ФУТУРИСТЫ ОБЪЕДИНЕНЫ ТОЛЬКО НАШЕЙ ГРУППОЙ.

2) МЫ ОТБРОСИЛИ НАШИ СЛУЧАЙНЫЕ КЛИЧКИ ЭГО И КУБО

И ОБЪЕДИНИЛИСЬ В ЕДИНУЮ ЛИТЕРАТУРНУЮ КОМПАНИЮ ФУТУРИСТОВ:

Давид Бурлюк, Алексей Кручёных, Бенедикт Лившиц,

Владимир Маяковский, Игорь Северянин, Виктор Хлебников.