рабочих. Оставалось надеяться, что, если мать и заговорит о прошлом, никто в любом случае не поймет ее бессвязного бормотания. Клеманс никогда раньше не видела помощника строителя, но оба они явились ни свет ни заря, готовые приступить к работе. Красивые узорные решетки были изготовлены по мерке, а на это потребовалось время, что затянуло их установку в комнате Мадлен. У помощника строителя была необычно светлая кожа. И такое же крепкое телосложение, как у…

Воспоминание обрушилось на Клеманс с невероятной силой. Тео Уиттакер, единственный мужчина, которого она любила. Она затаила дыхание, когда перед мысленным взором возник драгоценный образ, причем настолько отчетливый, что ей показалось, будто Тео прямо сейчас стоит перед ней.

Тео был немного моложе ее, светловолосый, с сияющими голубыми глазами, в которых таился весь мир. Он мог быть напористым и даже серьезным, при этом сохраняя способность чуть что загораться, разражаясь неудержимым смехом. Как настоящий американец, Тео был очень забавным и в то же время умным, и это делало его совершенно неотразимым. Интеллект Тео в сочетании с чувством юмора действовал на Клеманс, как самый настоящий афродизиак. Господь свидетель, она желала этого мужчину! Она беззаветно любила его всей душой и всем телом, и тем не менее, когда она отказывалась говорить о своем прошлом, он утверждал, что она прячет от него важную часть своего «я».

– Клем, или все, или ничего, – говорил он, глядя на нее умоляющими глазами.

Она не отважилась рассказать ему хоть что-то о своем прошлом, о своем сыне Викторе, и Тео обвинил ее в скрытности. Он заявил, что она не любит его по-настоящему, если отказывается признаться, кто она такая и откуда родом. Слова Тео ранили Клеманс, больно ранили, но она стойко держалась. А он так никогда и не догадался почему.

«Я бы тоже не отказалась познать самое себя», – чуть было не ответила она, однако то, чего он хотел от нее, было невыполнимо, и она почувствовала, как часть души, жизненно важная часть души, увяла, когда он ушел.

Уже гораздо позже он написал ей, сообщив, что развелся и обосновался в Танжере, где владеет небольшой частной охранной фирмой. Дорогая Клем, пожалуйста, скажи, что хочешь встретиться со мной. Клеманс запомнила каждое слово того письма, и она хотела снова увидеть Тео, очень хотела! Но какой в этом был смысл? Результат оказался бы тем же, а она во второй раз не пережила бы столь сильной душевной боли.

Однако чувственный опыт былой любви навсегда остался при ней, подпитываясь воспоминаниями о музыке, которую играл Тео, о книгах, стоявших в его книжном шкафу, о благовониях, которые он зажигал, о шелке подушек у него дома, о прикосновениях к его коже… о его скользком от пота теле. Ох, и это последнее важнее всего! И после каждого трепетного воспоминания, после каждой истории, которую Клеманс перебирала в памяти, она спрашивала себя: насколько она отклонилась от правды? А что было бы, если бы я призналась? Быть может, стоило ему рассказать? Что, если ее страх делал прошлое мрачнее, чем было на самом деле? Тео всегда нравилось изучать менее очевидные стороны жизни, а также скрытую сущность людей, и Клеманс мучительно боролась с желанием открыть ему свое истинное «я».

Примерно через час, когда Клеманс уже успела позавтракать, жуткий грохот, а затем громкий лай собак оторвал ее от воспоминаний. Появившийся строитель объяснил, что обрушилась часть стены.

– Теперь нам нужно укрепить стену и восстановить ее, – со скорбным выражением лица объяснил он.

– До того, как вы поставите решетки?

– Конечно.

– Сколько времени на это уйдет?

– Еще два-три дня, – нахмурился он.

Мадлен, напевавшая себе под нос, пребывала в счастливом неведении, но Клеманс мучительно размышляла, как мать переживет эту неделю без своих привычных комнат, где она могла бы расслабиться и отдохнуть. Да и для самой Клеманс дни станут длиннее. Быть может, сегодня они смогут навестить мать Ахмеда, чтобы хоть как-то скрасить серые будни? Эта женщина практически не говорила по-французски, а Мадлен не знала арабского, а потому что бы она ни сказала, мать Ахмеда навряд ли поймет.

Клеманс вызвала Ахмеда и объяснила свой план.

– Мне вас проводить?

– Нет. Мать наверняка сможет спуститься в деревню верхом на муле. Здесь ехать совсем недалеко.

Однако Ахмед, судя по выражению его лица, в этом сомневался.

Ни Клеманс, ни тем более Мадлен не спешили с поездкой в деревню, и через какое-то время собаки завыли снова.

Услышав хруст чьих-то шагов по гравийной дорожке, Клеманс встала с места – посмотреть, кто пришел. Боже правый, ну что теперь?! Инстинкт подсказывал, что нужно как можно быстрее вернуться в дом и пожаловаться на головную боль. Однако Мадлен передвигалась недостаточно быстро, да и в любом случае время было упущено. Прищурившись от солнца, Клеманс увидела на тропе, соединявшей касбу с Имлилем, какого-то мужчину и поняла, что предчувствие ее не обмануло.

Патрис Калье. Какого черта он здесь делает?!

– Ах, а вот и старая дама! – Патрис с прищуром посмотрел на Мадлен. – Надеюсь, она больше не бродит одна?

Клеманс покачала головой, пытаясь сохранять внешнее спокойствие. Почему он явился без приглашения?! Ведь это был ее дом, ее святилище. Клеманс вдруг стало страшно. Как много было известно Патрису? Если он действительно что-то знает и хоть словом кому-нибудь обмолвится, очень скоро эта скандальная история сделается достоянием всех жителей Марракеша. Люди станут изображать ужас, притворяясь, будто они в шоке, но их глаза будут гореть нездоровым возбуждением, и на этом спокойная жизнь в касбе для Клеманс навсегда закончится.

– Я приехал с тобой поговорить, – сказал Патрис. – Как старый друг со старым другом. Подумал, тебе будет приятно наверстать упущенное.

– Ты что, здесь живешь? Я имею в виду в Марракеше? – не слишком любезно спросила Клеманс; единственное, чего ей сейчас хотелось, – поскорее избавиться от него.

Он улыбнулся своей характерной холодной улыбкой, и Клеманс стиснула зубы, вспомнив, что он всегда умел задеть ее за живое.

– Временно снимаю жилье в Пальмераи. – Он огляделся по сторонам. – Мы можем присесть?

– Здесь слишком жарко. Я сейчас распоряжусь, чтобы нам принесли чай.

Клеманс махнула рукой в сторону дверей и, забрав с собой мать и собак, ушла в дом, чтобы попросить Ахмеда увести Мадлен подальше от посторонних глаз, пока не уйдет Патрис. После чего, распорядившись подать чай в гостиную, поспешила назад в сопровождении Коко и Вольтера.

Патрис вальяжно расположился в той части гостиной, которую Клеманс выбрала в качестве своего уголка для чтения. Это был отделанный серебристо-голубой плиткой альков