Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— И чем же таким жутким отличался тот парень? — продолжил преподаватель. — Почему ваш отец упомянул его?
— В общем, как я поняла, он был здоровенным байкером с татуировками, а мистер Уокер как раз любил тусоваться с такими парнями. Но самое странное, что он и теперь работает в Гленлейке.
Класс потрясенно ахнул и затих, породив чувство удовольствия от того, что именно она сообщила новость, повергшую всех в молчание.
— Предполагаю, он преподает натурфилософию? — с невинным видом спросил мистер Келли.
— Он работает в подсобном хозяйстве, — ответила Кэссиди, слыша, как поднимается очередная волна смеха.
— Что ж, если ваша рабочая гипотеза допускает убийство Далласа Уокера, то на каком-то этапе нам нужно будет заиметь список подозреваемых, хотя бы с целью исключения тех или иных кандидатур. Добавить ли нам в него этого загадочного работника?
По классу пронеслись одобрительные возгласы, а Кэссиди вдруг пожалела, что не может взять свои слова обратно. Все это казалось забавной игрой, но сейчас, глядя, как мистер Келли печатными буквами пишет на доске «НЕИЗВЕСТНЫЙ РАБОТНИК», она осознала, как безосновательная гипотеза становится холодной и суровой реальностью.
Надев на маркер колпачок, мистер Келли бросил его обратно в лоток и, развернувшись, взглянул на учеников.
— Кэссиди, поскольку вы нашли первого потенциального подозреваемого, не хотите ли возглавить пятую группу «Фигуранты» — то есть заняться поиском лиц, вызывающих интерес следствия?
— Ладно, — согласилась она. — И с чего мне лучше начинать?
— Для начала — выяснить имя этого человека. Затем попытайтесь доказать его невиновность.
Личный дневник Энди Блум, школа Гленлейк
2 ноября 1996 года, суббота.
Даллас отложил свой желтый блокнот и похлопал ладонью по покрывалу рядом с собой. Он расстелил подстилку подальше от края скалы, чтобы я не боялась обрыва, но достаточно близко, чтобы видеть серебристую рябь озерной воды.
— Над чем ты трудишься? — спросила я, устроившись рядом.
— Над стихами.
— Как интересно… О чем они?
— О поисках смысла жизни, о равнодушии природы… в такие темы я обычно углубляюсь в солнечные дни. — Он нежно поцеловал меня.
— Как же мучительно не видеться целую неделю…
— Мы же виделись ежедневно.
— Невыносимо притворяться, делая вид, что между нами самые обычные отношения.
— Да, тягостно… Мне казалось, я живу лишь ради того, чтобы увидеть твое прекрасное лицо.
— Ужасна неизвестность; не понятно, когда… и возможно ли…
— Нам придется жить по особым правилам. — Он опять поцеловал меня.
— Я понимаю, — грустно протянула я.
— Ведь мы оба уже знаем все, что нам нужно знать о том… кем мы стали друг для друга.
Мы съели какой-то безумный по содержанию, но восхитительный обед, должно быть, купленный в ближайшем городском магазине, учитывая, что меню состояло из вяленой говядины, сырных палочек, йогуртов, чипсов и, видимо, каких-то его шоколадных остатков с Хэллоуина. Еще мы выпили полбутылки принесенного Далласом вина. После обеда он взял свой блокнот и опять начал
писать.
Я лежала рядом, закрыв глаза, впитывая тепло позднего осеннего солнца, и дожидалась, когда Даллас оторвется от своих сочинений.
И вновь поцелует меня.
9 ноября 1996 года, суббота
Обычно мне нравилось, когда Саймон приезжал в Чикаго по делам. Он всегда выделял время для приезда ко мне, чтобы мы могли побыть вдвоем. Без Лорейн и малышни.
На сей раз Саймон удивил, неожиданно заявившись в школу и решив забрать меня в город на выходные. План развлечений включал в себя ужин в шикарном итальянском ресторане, две ночи в номере отеля «Четыре сезона», прогулку по магазинам на Мичиган-авеню и приобщение к искусству субботним вечером. Гипотетически выходные моей мечты. В предыдущие наезды мы ходили на спектакли театральной компании «Степной волк»[40], в театр Гудмана[41] и на разные концерты в театр «Чикаго»[42]. Отец всегда старался придумать удивительную программу, поэтому я не сомневалась, что мне понравятся любые его планы.
— Как тебе живется, малышка? — спросил Саймон, когда мы выехали из кампуса на арендованном чисто для прикола «Вайпере»[43].
— Хорошо, — ответила я.
Он почти растрогал меня, решив, что из-за напряженного выпускного года, мороки с заявлениями в колледжи и моим разрывом с Йеном мне необходима изумительная передышка.
Почти — потому, что у меня были другие планы.
Мы с Далласом продумали все детали. В субботу вечером мне предстояло дойти до города, где он заберет меня, и мы отправимся в какое-нибудь славное местечко, в котором нас никто не знает.
Вот такая ирония судьбы: решив порадовать меня выходными мечты, отец погубил мои фантазии о первом настоящем свидании с тайным возлюбленным.
— Я надеялся устроить тебе шикарные выходные, чтобы ты полностью отвлеклась от забот и проблем, — уныло произнес отец, пока я вяло ковырялась в обожаемом мной букатини с моллюсками, — а ты выглядишь расстроенной…
И это еще очень мягко сказано.
Увидев Саймона в кампусе, я едва не зарыдала от досады. Воспользовавшись его сотовым телефоном, сообщила «всем» моим учителям, что пропущу утренние занятия в субботу, включая поэтический семинар, хотя по субботам у нас его не было. Все ответили, пожелав мне хороших выходных.
Все, кроме Далласа.
Ему мне пришлось оставить самое сложное и путаное сообщение в своей жизни. С трудом удалось выговорить слова «мистер» и «Уокер», подчеркнув Значительность Обстоятельств.
Мне пришлось также собрать все свои силы, чтобы голос мой не дрожал от того огорчения, что я реально испытывала, говоря: «Это Энди Блум с вашего поэтического семинара. Я не смогу завтра, в субботу, быть на занятиях, потому что неожиданно приехал мой отец и увез меня на выходные в Чикаго. Мне искренне жаль, что из-за своего отсутствия я пропущу новый материал. Но уверяю вас, что я готова наверстать все упущенное по возвращении в воскресенье. Днем. Еще раз извините. Если вам понадобится связаться со мной, то я буду жить в «Четырех сезонах», и со мной также можно связаться по сотовому телефону моего отца, Саймона Блума. По номеру…»