Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Нет, она этого до сих пор не понимала. А теперь эта мысль больно ее ударила.
Тимон вскочил, щеки его запылали.
— Пусть же народ усомнится в принцессе. Так он смелее начнет задавать вопросы, которые сотрясут королевство. Народ поднимется, корона падет, все титулы будут упразднены, и наконец все станут равными.
Когда Тимон так говорил, ей невольно хотелось присоединиться к маршу и громко кричать. Народ поднимается, королей упраздняют, в стране перемены! Сердце громко стучало, но внутри все сжималось от чувства вины. Ну почему все так сложно?
В тот день Мири обрела настоящий покой только на занятиях по математике. Здесь можно было разбить числа на две простые категории: положительные и отрицательные. В отличие от чисел слова редко имели одно значение. Они находились в движении, менялись, скрывались под чужой личиной и выскакивали неожиданно. Слова были скользкие и живые; они вырывались из ее тисков и становились другими. Слова таили опасность.
«Один плюс один всегда будет два», — подумала Мири.
Она взглянула на девушку на картине. Неужели ее лицо и прежде выражало такую безысходность? Казалось, девушка поймана в ловушку — ей хочется исследовать мир, но она не может поставить этот глупый кувшин.
«Прости, — подумала Мири, обращаясь к девушке на картине. Ей просто нужно было перед кем-то извиниться. — Я очень виновата».
Бог свидетель, она чересчур горяча.
Бог свидетель, она покорна господину.
Бог свидетель, ей верить никак нельзя,
И румянец фальшив, и слова ее лживы.
Мири не стала дожидаться Тимона после занятий и поспешила вернуться во дворец одна. Мысли роились у нее в голове, но ей не удавалось связать их вместе в приятную фразу. Так и не придумав, чем утешить Бритту, Мири постучала в двери покоев и немного их приоткрыла.
— Входи, Мири! — Бритта встретила ее благодарной улыбкой. Она была не одна. Бритта представила своих гостей, столичных знатных дам, чопорно разместившихся по диванам. — А это моя дражайшая подруга, госпожа Мири с горы Эскель.
Мири присела в поклоне, жалея, что не застала подругу одну. Листовка живым угольком сжигала ее изнутри.
Беседа шла неспешно. Говорили о погоде, о приготовлениях к королевской свадьбе, до которой осталось всего несколько дней, и о лучшем украшении десерта. Мири уже собиралась выпалить свое признание, несмотря на присутствие дам, когда одна из них, потупив взор и не отрывая его от веера на коленях, сказала:
— Сегодня утром нам на глаза попалась одна листовка. Обычно я не читаю подобные публикации, но эта вызвала большой переполох среди прислуги. Из уважения к вам, госпожа Бритта, мы усомнились в правдивости указанных там фактов, поэтому пришли лично, чтобы выслушать ваши объяснения.
— Объяснения? — переспросила Бритта, побледнев как полотно.
Дама кивнула:
— Листовка, безусловно, не соответствует истине.
Мири захотелось, чтобы дворец рухнул в ту же секунду и похоронил ее заживо.
— У меня почти нет объяснений или оправданий, — сказала Бритта. — Кое-что из написанного там — правда.
— Кое-что? — спросила дама, выгнув бровь.
Румяные щеки Бритты стали пунцовыми.
— Я действительно поехала в Эскель. Я действительно назвалась сиротой и училась в академии принцесс.
— Понятно. А что думаете по этому поводу вы, госпожа Мири с горы Эскель? — поинтересовалась дама.
Мири, которая сидела, подсунув ладони под себя, вспомнила уроки манер и сложила руки на коленях.
— Я думаю… Я думаю, что Бритта моя подруга. Возможно, тот, кто это написал, не имел в виду ничего плохого. И Бритта тоже не желала никому навредить, когда отправилась на гору Эскель. Так или иначе, я не хотела стать принцессой.
Сказала и поморщилась. Магистр Филипп печально покачал бы головой, услышав, как она перепутала все правила риторики. На лицах дам читались недоумение и даже насмешка. Бритта выглядела потерянной.
Дамы напомнили Мири голодных рыб, которых она видела в океане: они плавали кругами в ожидании отбросов с рыбацких судов — рыбьих потрохов после чистки улова. Понимая, что своим признанием авторства она лишь даст им еще больше повода для сплетен, «дражайшая подруга» Бритты извинилась и ушла.
В комнате девушек Мири не могла взглянуть никому в глаза. Они оказались правы: это она написала «Жалобу горянки», пусть даже не всю. Но как ей все объяснить, не упоминая Тимона? Мужа Сиселы казнили за такое же преступление.
Мири надела накидку поверх студенческой мантии и вышла на улицу.
На столицу опустился вечер. Керосиновые фонари шипели, освещая дома, лишенные красок, так что мир выглядел черно-белым, как усеянное звездами небо.
В той части города, где жила госпожа Сисела, на клумбах пышно цвели крокусы и нарциссы. Скоро в гору поползут фургоны, начнутся весенние торги. От этой мысли Мири передернуло. Хоть она и написала с десяток писем сестре, но теперь не хотела отправлять ни одного. Что она может сказать о податях и грозящей всем жестокой бедности? Как ей успеть все уладить вовремя?
Мири вошла в салон, и гости повернулись к ней, обрадовавшись ее появлению. Мири сжала кулачки, не желая расставаться с гневом.
— Мири! — Сисела поднялась ей навстречу, взяла за руку, поцеловала в щеку.
Клемен сыграл несколько тактов популярной песни, заменив слова ради Мири:
Бог свидетель, она горяча и честна,
Амазонка, что сражает гигантов словами.
Он бравурно сыграл последние ноты, и слушатели зааплодировали, но не Клемену, а Мири.
— Я прочла «Жалобу горянки», — сказала Сисела, — и я понимаю тебя лучше, чем прежде. Моя чудная, милая девочка, я тебя обожаю и восхищаюсь тобой!
— Не надо, пожалуйста. Я этого не хотела. Я не собиралась предавать свою подругу.
Сисела наклонила голову к плечу:
— Я уважаю твою преданность, Мири, но эта девушка провела жителей горы Эскель, лишив их права посадить на трон одну из них.
— Бритта и Стеффан любят друг друга…
— Все это хорошо для красивой легенды, — прервала ее Сисела. — Но давай рассуждать логически. Как ты думаешь, принесет ли эта свадьба пользу всему Данленду?
Мири не ответила.
— Трудно отыскать в нашем городе хоть одного человека, который поддерживал бы Бритту, — сказала Сисела. — И тем не менее она станет принцессой, хотим мы того или нет.
— И это тоже заставляет людей задуматься, — подхватил Тимон. — Я знаю, она твоя подруга, Мири, и мне действительно жаль, но народ наконец-то обрел голос. Пламя революции распространяется!
Он протянул ей полоску голубой ткани. Мири взяла ее, ничего не понимая, а потом увидела повязки у всех на рукавах.