«Но зачем нам переезжать?» — испуганно спросила она.

«Потому что так велели мне ангелы в моем переживании за пределами этого мира, — сказал я. — Это переживание преобразит меня и преобразит всех нас».

Дальше дочка вдруг заявила, что считает мой опыт сном или галлюцинацией. Она думала, что я забуду о нем или хотя бы скажу ангелам, что подчинюсь их наказам чуть позже, возможно, когда она уедет из дома и поступит в университет.

«Это перевернет всю мою жизнь! — сказала она, глядя на меня, а затем на мать. — Мама, это действительно перевернет и твою жизнь».

Реакция моих сыновей была почти одинаковой. Когда я вернулся из больницы, никто и слышать не хотел о моем переживании. Настроение моего младшего сына Арджуна было типичным для любого подростка: он считал, что это событие определенно интересное, но практически немыслимое. Самое главное, чтобы о нем никто не узнал. Разумеется, ему хотелось, чтобы ничто не потрясло его мир.

Наш старший сын Рагав был абсолютно равнодушен, причем не только к моему околосмертному переживанию, но и ко мне. Впрочем, другого мы не ожидали. Наши отношения всегда были непростыми, как это часто бывает между отцами и сыновьями. Я допускал определенные трения, которым сам был свидетелем в чужих семьях. Мы с друзьями обсуждали наши отношения со своими сыновьями и пришли к выводу, что в вечном вопросе «отцы и дети» соперничество естественно. Один из моих друзей (тоже врач) сравнил его с животным царством, где молодые львы борются со старыми за власть в прайде.

«Ненавижу это, — сказал мой друг. — Но я испытываю тот же задор в противостоянии сыном, который он испытывает в противостоянии со мной. Я думаю, что это генетическая программа нашей ДНК, а с этим ничего не поделаешь. Мы были рождены соперничать с нашими отпрысками мужского пола».

Скрепя сердце я согласился. Не мог же я открыться коллегам, что мои отношения с Рагавом деградировали до такой степени, что уже не объяснялись никаким генетическим соперничеством. Мы стали вынужденными соперниками. Я хотел, чтобы он был врачом, и толкал его в этом направлении изо всех сил. Его желания никогда не учитывались. Я даже не думаю, что мог что-то знать про них.

Вообще-то наши отношения приводили меня в ярость, и за этой яростью скрывалось радикальное преображение личности: я сделался таким же недовольным и сердитым, как мой отец, потому что не видел того воплощения статусности, которого желал, — я не видел сына, который хочет стать врачом. «Ты даже не понимаешь, как это важно!» — орал я в трубку, когда он жаловался на скучные медицинские занятия. Но я не мог понять, что же важно для него самого. В общении с ним я употреблял выражения, каких никогда не позволил бы себе заботливый отец. Я мог вспомнить все резкие и грубые слова, «поощряя» его попытки перейти с курса на курс. Скажу только, что они прочно засели в моей голове.

Как мой дед поступал с моим отцом, а мой отец — со мной, так и я начал оскорблять Рагава. С горечью вспоминаются мне все эпизоды, когда я кричал на сына. Они жгут мой мозг, словно раны, причиненные самому себе. Мне стыдно писать об этом. Это предостережение, что наше неудачное прошлое может присутствовать в настоящем в виде скрытого рефлекса.

Я знаю, что Рагав боялся меня, и я думаю, что он питал отвращение ко мне. В те недолгие часы, которые я провел с ним после моего ОСП, мы ни разу не касались этой темы. Я знал, что он говорил о нем с Арпаной, потому что она часто звонила ему в Арубу, где он учился в институте, но она никогда не передавала мне его слова. У меня возникло ощущение, что ему было все равно, и, сказать честно, я не верил, что пережитое мною преображение личности могло бы позитивно повлиять на наши отношения. В его глазах я был людоедом, жестоким и алчным созданием, которое нельзя задобрить, отцом, который видел в нем свою собственность, а не сына.

Если его представление обо мне было именно таким, то теперь я знаю, что он был прав. Мой сын никогда не вызывал моего восхищения. Впрочем, его не вызывал ни один член моей семьи. И именно это, а не следование наставлениям ангелов, действительно могло разрушить мою семью. Я мог бы продолжить в том же духе и не последовать никакому истинному духовному наставлению!

В ближайшие дни я планировал уволиться с работы и одновременно начать переезд в дом поменьше. Я всерьез озаботился переменами, предстоящими в моей жизни. Хотя Светящееся Существо и два могущественных архангела рассказали мне, как должно выглядеть мое будущее, и каким образом его достичь, меня беспокоили именно перемены, о которых они говорили, потому что они требовали более высокого уровня духовного сознания.

Я решил, что начну медитировать, и Вселенная меня наставит на правильный путь. Но вместо этого я получил разъяснение ангелов об истинном смысле наставления.

После моего возвращения домой я принялся медитировать ежедневно, иногда несколько раз в день. Я не был новичком в медитации. Я практиковал ее регулярно, когда еще был молодым человеком, и очень ценил то, что она мне давала, поскольку она разорвала порочный круг стресса, из-за которого многие мои однокашники бросали учебу. Да, я приучал себя к глубокой медитации осознанности, я сосредотачивался на присутствии в настоящем, но был не готов к пришествию ангелов, которое состоялось вскоре после моего переживания.

Поначалу этот день был таким же, как все остальные. Я закрыл глаза и погрузился в медитативное состояние, отдавшись во власть свободного потока мыслей, такого же неспешного, как океанские волны. Мое мышление было безоценочным. Перед отплытием в ничто я вопрошал Вселенную о наставлении на будущее.

В моем сознании материализовались ангелы и зазвучал знакомый голос.

«Наставление — это не предмет его мыслей», — сказал Рафаил.

«Давай объясним ему», — сказал Михаил.

«Наставление — это не предмет твоих мыслей, — повторил Михаил, обращаясь непосредственно ко мне. — Наставление — это только путеводная нить, маршрут к твоей цели. Мы уже говорили тебе про путеводную нить».

«Ты хочешь найти наставление, найти человека, который возьмет тебя за руку и поведет по пути, — сказал Рафаил. — Здесь мы тебе не помощники. Ты сам должен отвечать за наставление и свой путь к цели».

Слова произносились с такой быстротой, что пересказать их я могу только сейчас. У каждого есть свое наставление. Это природный инстинкт, который обычно связывают с «богоданными» представлениями о добре и зле. Таким образом, совсем не отсутствие наставления не позволяет людям совершать хорошие поступки. Только неуверенность в себе и малодушие мешают нам добиваться целей, заложенных в изначально присутствующем внутреннем чувстве направления.

По словам ангелов, они только советовали мне, как надо поступать, чтобы моя жизнь была достойной и полноценной. Следовать или не следовать их наставлениям — зависело лишь от меня. Но они общались со мной всегда, когда я нуждался в них. С тех пор как во время операции я пересекся с духовным миром, медитация возвращала меня обратно, и я встречался с ними. Они с готовностью отвечали всегда, когда я хотел. Но они лишь наставляли и вдохновляли. Никто не принуждал меня подчиняться, это не было приказом.