Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Изнанка звенела от его смеха, и от собачьего – тоже. И будто бы стало светлее, или просто он привык к темноте, как бывает в комнате без окон, когда попадаешь в нее с ярко освещенной улицы и закрываешь за собой дверь: в густоту чернил плеснули водой, и две разных по плотности жидкости расползаются, постепенно смешиваясь в серую грязь. Этой грязи оказалось достаточно, чтобы Северьян разглядел два стремительно приближавшихся силуэта и инстинктивно прижал слишком звонкую собаку к груди.
Спустя мгновение ее мяли и тискали четыре детских руки.
– Клепка! – приговаривала Оля.
– Ну наконец-то, – не отставал Егор.
Вдруг оба заметили, что к собаке прилагался еще и Северьян, и посмотрели на него снизу вверх счастливыми глазами.
– Спасибо, – сказал мальчишка, забирая у него Каллиопу. Северьян не противился.
Встав на цыпочки, Оля потянулась ладошкой к его лбу – ее рука не была ни горячей, ни холодной. Северьян покорно разрешил себя потрогать и стоял, не шевелясь, пока Оля хмурилась, как заправский доктор, и беззвучно шевелила губами.
– Бедный Северьян, – таков был диагноз. – Тебе нужны Есми, а ты совсем о них не думаешь. Но я знаю, что делать.
Она жестом попросила его наклониться и шепнула на ухо название улицы и номер дома.
– Там всегда помогут. Но ты не нашел кудельку. Нужно искать быстрее, – добавила она печально. Северьян покачал головой, мол, нет, не нашел, а Оля вопросительно посмотрела на Егора: – Давай ему покажем?
Мальчишка пожал плечами:
– Только за руку его возьми, а то потеряется.
Оля вложила свою ладонь в его, и Северьян сжал ее пальцы. Он приготовился к тому, что нужно будет долго куда-то идти, но вместо этого они побежали – просто удивительно, до чего шустрыми оказались эти дети. Егор с Каллиопой летели первыми, Оля тащила за руку Северьяна – он едва за ними поспевал.
– Не оборачивайся! – крикнула девочка.
Мимо тут же промелькнуло нечто, валявшееся на земле. Кучка. Горка. Тело, не тело… Рука. Точнее, ручка с растопыренными пальцами.
– Смотри, но не останавливайся!
Еще одна. И снова. И снова. И снова.
– А!
Северьян вздрогнул от этого внезапного и раскатистого «а», и только после осознал, что издал его сам.
– А! А-а! А-а-а!
Олины пальцы выскользнули из руки, будто бы растворились в ней, как тает в воде сахар.
Он сидел на полу, вокруг – полки, заставленные бутылками, кладовая бара «Яда» за вечно запертой дверью. Он все еще кричал, а кто-то сильный, близкий, родной гладил его по плечам, рукам и голове, и обнимал крепко-крепко – так его никогда еще не обнимали.
* * *
– Видел пропавших детей?
Северьян снова и снова бестолково тряс головой. Вика обхватывала его руками, прижимала к себе, будто прятала от всего – от себя, от него, но только не от увиденного, увиденное навсегда засело в памяти, а он хлебал прямо из горлышка принесенное Магой жидкое пламя с уже неважно каким названием и ничего не мог объяснить.
– Как с Зимушкой, – сказал он, сдержав очередной рвотный позыв. – Живыми.
– Я не понимаю, – простонала Вика. Он сделал знак подождать и сжался в ее руках, восстанавливая дыхание.
– Однажды я попытался спасти кошку. Она умирала. Я не подумал и взял ее в полупуть. Она выглядела как эти дети.
– Как? – Вика встряхнула его и заставила посмотреть ей в глаза. – Как, мой хороший? Что с ней произошло?
«Мой хороший». В другое время эти слова сделали бы его счастливым, но в другое время она бы так не сказала. Другое время расплывалось и подрагивало. Ничто не имело значения.
– С нее сошла кожа.
– И дети…
– Да. Они разбросаны по изнанке. Поэтому их не нашли.
Вика выхватила у него бутылку и с грохотом отставила в сторону. Ее лицо пылало, дыхание пахло алкоголем – похоже, успела набраться еще до его появления.
– Что это значит? – спросила она. – Ты понимаешь, что это значит?
Северьян дернул плечом, на котором лежала ее рука.
– Мы ищем чью-то вторую душу.
– Твою мать. – Вика спрятала лицо в ладонях и повторила тоскливо и глухо: – Твою мать, Северьян! Твою мать!
И подползла теперь уже сама, прижалась, будто внезапно озябла и искала тепла. Он обнял ее одной рукой, а второй дотянулся до почти опустошенной бутылки. Тесная подсобка «Яда» вдруг показалась ему шалашом среди жуткого, темного, полного шорохов и стуков леса. Возможно, это был просто дождь. Дождь над спящим городом, площадями, скверами и парками, дождь над многоэтажками, дождь, под который уютно спится тем, кто спит по ночам, пустые улицы, фонари и вывески, дождь как причина не выходить из комнаты, отложить все дела, валяться под одеялом – вместе…
– Люблю тебя.
– Что? – вскинулась Вика.
– Ничего. – Он погладил ее по спине и уставился в потолок. – Попробуй отдохнуть.
– Расскажи мне про изнанку.
– М-м?
– Про изнанку города. Ты ведь там пропадаешь днями?
– Да.
Повинуясь порыву, Северьян поцеловал ее в висок и сразу пожалел – сейчас отодвинется, сложит руки на груди, сожмется, вся превратится в литой амбарный замок, но вместо этого Вика тихонько всхлипнула и слегка наклонила голову – «еще». Он глупо ткнулся носом ей за ухо и не уходил, пока она сама не повернулась к нему и не нашла губами его губы. Впервые в жизни – сама. Странное чувство – смесь благодарности и вины, будто бы выпросил, заставил, сломал, но он не просил, не заставлял, не настаивал, наоборот – хотел рассказать про изнанку города, сидел и подбирал слова…
– Я слышала, – призналась Вика. – Но все сложно, слишком… больно.
– Изнанка, – сказал Северьян. – Если честно, я и сам не очень много о ней знаю.
Лицо Вики разочарованно вытянулось, и он одарил ее взглядом одновременно виноватым и вызывающим.
– Спящий Север видит во сне меня. Я тоже вижу его, когда меня нет для вас. А город видит во сне изнанку, точно так же, как изнанка видит город. Так понятно?
– Нет, – честно сказала Вика. – Изнанка как вторая душа города?
– Вот, а говоришь, что не понимаешь… Изнанка не живая и не мертвая. Она нечто среднее. Как и я. Полумертвые Есми попадают туда прежде, чем окончательно опочить. Полупуть – маленький кусочек смерти. Изнанка – это про полумеры. Совсем как наши виски…
– Предлагаю как можно скорее разрешить его дилемму.
Северьян не протестовал. Бутылка перешла из рук в руки.
– Оля и Егор сказали, что детей на изнанку приводит человек в странной одежде, – сказал Северьян, как только после очередного глотка к нему вернулся дар речи.