Когда Север со всеми своими покупками изволил явиться домой, Вика спала, вытянувшись поверх покрывала. Север прокрался в собственную кухню бесшумно, как тать, полил цветы, бутылку распечатал – по-царски, короче, устроился – и в книгу. Зрелище было невыносимое. Что-то он этим крючком ковырял, потом резал ножницами, выпивал, снова нависал над картинками, а когда бутылка наконец опустела, сдался и сгреб все в целлофановый пакет. Пакет он припрятал в кладовке на самой верхней полке – там же, куда ховал пустые бутылки, чтобы потом незаметно выбросить их в уличный контейнер.

Разумеется, как только этот мастер-самоделкин опочил на простынях, Северьян первым делом достал пакет обратно и художественно разложил содержимое на кухонном столе. Бутылка должна была непременно лежать, книга – быть раскрытой на странице «Присоединение нити другого цвета внутри ряда» (бумага была глянцевой и красиво блестела, Северьян хотел капнуть на страницу вина, но передумал). Кое-как намотав нить на крючок, он бросил получившееся сверху и не без удовольствия осмотрел всю композицию. В Северьяне погибал блогер.

Отчаянно мозолила глаза только какая-то дурацкая случайная бумажка, которую он не заметил сразу. Северьян брезгливо взял ее двумя пальцами и не бросил в мусорное ведро только потому, что сверху было написано: «СЕВЕРЬЯН!!!».

Игнорировать этот вопль было невозможно, даже зажав уши.

«СЕВЕРЬЯН!!! – кричала Вика. – Если я усну, разбуди меня! Мы потеряли собаку!!!»

«Вот же горе», – думал он, пока тыкал ее в плечо, а когда зашевелилась, буркнул:

– Собака, – и вышел, предоставляя ей право плакать и натягивать на себя первое, что попадется под руку, даже если эта вещь была впору много лет назад, а сейчас уже не очень.

Пустая бутылка на кухонном столе заставила Вику выругаться, вязание и книга не заинтересовали вовсе. И теперь она шла далеко впереди, будто он тут совсем ни при чем, говорила по телефону, держа его в правой руке, а левой жестикулировала так, словно что-то от себя отбрасывала. Белая свечка, думал он, любуясь ее походкой, – вспоминал, не занималась ли она танцами, откуда этот точеный шаг, и да, вроде было как раз в четырнадцать-пятнадцать, параллельно с музыкальной школой, где Север впервые ее увидел. Фортепиано, танцы, курсы английского – все, что нужно для работы в ночном баре. Профессионально важные качества. Идеально.

Она перебежала через пустую дорогу, даже не обернувшись, и дожидалась его у самой воды.

– Мы стояли здесь.

– Я знаю.

Вика постоянно забывала, что он знает. И о том, что знает Север, забывала тоже. Северьян ее в этом не винил – если постоянно держать в голове подобные вещи, есть риск однажды утром обнаружить себя привязанным к металлической койке под седативными препаратами. По большому счету он вообще ни в чем ее не винил.

Он закрыл глаза и представил себе собачонку, которая из всех ботинок облюбовала именно его, Северьяновы, корябала пол, как сатана, что-то оттуда выскребая, и выла смертным воем. Но раз Вике будет легче от того, что она найдется, то пусть она найдется.

И шагнул в темноту, этот коридор о двух концах, в котором невозможно заблудиться, потому что из него невозможно свернуть – полупуть, клочок изнанки города, выданный неживому авансом: конец ознакомительного фрагмента; умрите, чтобы получить полную версию.

Северьян не понял, вышел ли наружу или застрял. Он действительно застрял – грудь и плечи стиснуло так, что ни вдохнуть, ни выдохнуть, и темень: сколько ни таращь глаза – ничего не увидишь. Запах гнилья, какой шел в их квартире из сливного отверстия раковины, когда спускаешь воду в ванне. Канализация.

Он попытался задрать голову, и это немного ему удалось.

– Вик!

Возможно, она где-то поблизости. Сам он ни за что не найдет сюда дорогу – он не понимал даже, в какой стороне от нее находится. Вдохнул сколько смог, снова позвал ее. Под ногами перекатывалось мягкое. Северьян обреченно подумал, что именно это привело его сюда. Собака.

Он не мог наклониться – слишком тесно. Не мог понять, жива она или уже нет. И, что хуже всего, он на ней стоял. Хоть бы пискнула, шевельнулась, цапнула его за щиколотку, в конце концов…

– Вика!!!

Вряд ли собака успела отбежать далеко. Где-то тут она, на набережной – носилась, задрав хвост, и ухнула в засыпанный прошлогодней листвой люк. О люке, скорее всего, не знали – рядом был открытый вход в заброшенное бомбоубежище, и даже оно никого не волновало, еще чуть дальше – кирпичная коробка непонятного назначения, одни только стены и дыры в полу, а напротив – целый мукомольный завод, еще купеческий и совершенно необитаемый. Кому какое дело до дыры в земле в том месте, где куда ни ткни – дыры…

Он снова поднял голову и прищурился – сверху Вика светила фонариком телефона. Стала понятна глубина – еще примерно два его роста, и диаметр – слишком узко, взрослый человек бы не провалился. Только ребенок или собака.

– Она там? – крикнула Вика. – Я вижу только твой затылок!

Северьяну пришлось вернуться к ней через полупуть. От неожиданности Вика отпрыгнула, но тут же свесилась в люк с вытянутой рукой.

– Ты можешь ее достать? Каля! Каля! Клепка!.. Она живая вообще?

– Вик…

Договаривать не пришлось – она выпрямилась, прочла ответ по его лицу и зажала ладонью рот.

– Я все сделаю, а ты иди домой, ладно? Иди домой.

Ничего не сказала – побрела, опустив голову, мимо ржавого грузовика, присохшего к обочине. Северьян смотрел ей вслед, пока она не перешла дорогу и не скрылась из виду.

Чтобы забрать собаку в полупуть, достаточно было взять ее на руки. Хотя бы пальцем прикоснуться. Для этого нужно было снова оказаться в люке, но не так, как в первый раз, а наоборот. Вниз головой.

«Какая тебе, к черту, разница?» – мысленно спросил Северьян у полупути, закрыл глаза и вытянул руку. «Никакой», – признался полупуть и мстительно ткнул его носом прямо в мокрую собачью шерсть. Кровь прилила к голове, под действием силы тяжести Северьян медленно сползал вниз.

– Спасибо, – пробормотал он обреченно. Вцепился в эту шерсть зубами и выдрал себя и ее из трубы в другую – просторную, бесконечную – тьму.

Вывалился неловко – все так же вниз головой, отплевался, посматривая на лежащий рядом лохматый комок. О том, что случится, если притащить сюда еще живую кошку, он уже знал. Но мертвое… Есми не в счет, ритуал, каким мерзким бы он ни был, избавлял от необходимости выкапывать тела. Северьян никогда еще не уходил в полупуть с трупом – ни на руках, ни в зубах, мать его, мать-мать-мать, даже не верилось, что он действительно это сделал.

Комок шевельнулся. Вскочил на лапы и уставился на него черными блестящими глазами. Комок тявкнул, подпрыгнул и завертелся у ног. Комок требовал ласки и оглашал изнанку города визгливым лаем.

– Да ладно, – прошептал Северьян и рассмеялся.