Безымянный знакомый Николая уже вовсю распоряжается. По его команде наши недавние спутники послушно отправляются внутрь дома.

— А ты опять во флигель пойдешь, — оборачивается распорядитель к поэту.

— Да, согласен.

— Твоего согласия никто и не спрашивает. Инструменты на прежнем месте.

Чтобы попасть во флигель, приходится обойти дом. А там уже рукой подать. Собственно, это небольшой домик на высоком фундаменте, когда-то, видимо, бывший двухэтажным. Теперь осталось полтора этажа. Крыша, разумеется, отсутствует. Ну, ничего, день нынче безветренный, сквозняки поблизости не гуляют. Так что, надеюсь, меня не сдует на землю. Поэт поднимается по изъеденной временем скрипучей деревянной лестнице… Там, где нам предстоит провести целый день, внешние стены наполовину разобраны, осталась только внутренняя, рассекающая помещение на две части. Некоторые доски пола провалились, снизу пахнет сыростью и тленом. В углу, там, где пол кажется понадежней, целая гора треснувших и целых кирпичей. Поблизости валяются грубая куртка, молоток и еще какой-то металлический инструмент.

Поэт с деловитым видом стряхивает куртку и напяливает ее на себя. Обматывает шарф вокруг шеи так, что почти прикрывает себе рот. Поднимает с пола белесые перчатки.

— Ну что, будешь мне помогать?

Очень смешно.

— Я буду тебя вдохновлять на честный и благородный труд.

— Да, в самом простом труде есть нечто вдохновляющее, — на полном серьезе откликается он. — Знаешь, когда работаешь руками, голова свободна, и мысли в нее прилетают сами, легкие и радостные, искрящиеся. Или пусть даже не радостные, но удачные. Я за предыдущие дни примерно половину новой поэмы сочинил. Хочешь послушать?

— Немного попозже, — деликатно уклоняюсь я от предложения. — Как ты думаешь, зачем разрушают эти два дома? Они ведь еще вполне крепкие. Их бы слегка подновить и можно не тратиться на строительство.

Поэт пожимает плечами.

— Кто же знает, что на уме у хозяина участка? Он купил землю со всеми потрохами, решил строить новый дом. Здесь можно возвести целый замок, места хватит. В здешнем мире вообще не особенно бережно относятся к старине. А эти два дома стояли здесь с незапамятных времен. Еще до… как они называют… революции. Прежде тут жил владелец целой округи. Вернее, жил в большом доме, а здесь был домик для гостей. Или для слуг.

— Откуда такие сведения?

— В первый день с нами работали двое местных. Деревня рядом, взгляни.

Он машет рукой.

— Поднимись чуть выше, не бойся.

— Кто сказал, что я боюсь?

Действительно, вдалеке виднеются серые крыши. А справа — раскинулся берег реки, живописный обрыв. Такой простор… Флигель стоит на некотором возвышении, так что все просматривается отлично. Между деревней и дорогой, ведущей к реке — полуразрушенный храм, сквозящий огромными щелями. Когда-то он наверняка был изящным и красивым… Время и люди все портят.

— Деревенские день проработали, а больше мы их не видели, — продолжает поэт. — Как капля на язык попала, так все. Что за люди? Не понимаю я этого беспробудного пьянства.

Кто бы говорил.

— То есть, когда творец некоторое время таким способом подпитывает вдохновение, это нормально. Более чем нормально! — поправляется поэт. — Но во всех прочих случаях, оправданий нет.

Он натягивает перчатки и принимается за дело. Причем довольно уверенно и ловко. Вот уж не ожидал от него. Приставляет острый конец металлической пластины к стыку между двумя кирпичами в верхнем ряду, постукивает молотком. Поднимаются мелкие фонтанчики цементной пыли.

— А в этом флигеле, — не очень разборчиво произносит поэт, уткнувшись в собственный шарф, чтобы не наглотаться пыли, — когда-то случилось убийство. Тоже местные рассказывали. Тебе не скучно?

— Пока нет.

— Жаль, что ты не материален. Был бы у меня напарник. Как считаешь, скоро мы отсюда выберемся? В смысле, не отсюда, а вообще из Города?

— Зависит от остальных. Собственно, не так уж и много цифр осталось набрать. Если, конечно, принять предположение волшебника. Я же тебе разъяснил вечером его догадки. Уже многие внесли свой посильный вклад. Ты, ведьма, палач, волшебник.

— Вот принца бы разговорить, — поддакивает поэт. — Хотя к нему сложно найти подход. В целом крайне интересная натура, я его даже в свою новую поэму вставил.

— Правда?

— Да. У него ведь такая поэтическая внешность. А то, что характер кошмарный, про это в поэме не обязательно упоминать. Принц меня не очень-то приветливо встретил тогда, в подвале. Но я зла не держу… Так хочешь послушать мою новую…

— Чуть позже! А как этот инструмент называется?

— Зубило, — охотно поясняет он, продолжая постукивать по кирпичной поверхности — Ну, тогда другое послушай…

Кирпич уже высвобожден от цементных объятий. Поэт подхватывает его на руки, стряхивает пыль и перебрасывает кирпич в угол.

В той бесконечности, где спрятан

Начальный смысл твоей судьбы

Нет ни погрешностей, ни пятен,

Все волшебство разрушил ты.

Каково? Это тоже ван Баастен. В те времена, когда я скитался по всяким поэтическим собраниям и квартирникам, часто декламировал его поэзию. Один перец сказал, что у него имя голландское. Случаются же подобные совпадения! В здешнем мире такая страна есть — Голландия. Звучит немного похоже на название модных пряжек для башмаков — голлэнд. Помнишь такие?

— Смутно. Название припоминаю, а как такие пряжки выглядят, забыл.

— До чего же странная у тебя память…

А вот это помнишь?

Оскаленный череп в хрустальном ларце

Вот все, что нашел он в роскошном дворце.

Там роскошь былая рассыпалась в прах,

Там смолкла живая…

Поэт промахивается, попадает себе по пальцу и замолкает. Однако не надолго.

— Какие рифмы, какой ритм! Восхитительно. Разве это не чудо — мы находимся в чужой стороне, говорим на другом языке и в то же время осознаем красоту поэзии Баастена. Это ли не волшебство? Но я никак не могу умом постичь природу этого явления.

— Пожалуй, не стоит и пытаться.

Хотя бы на некоторое время придержал язык. Мне гораздо больше нравится любоваться безмолвным простором за пределами дома.

— Я как-то перевел кусок этой поэмы на древнеаверхальмский. Перевод предельно точный, слово в слово. Не зря я так долго изучал древние рукописи в замке Зеленых созвездий. Хочешь послушать?

— Не то, чтобы очень.

Жаль, поэту согласия собеседника не требуется.

Эль фертум лаш, от хакен кредж,

Ан соллем боррен лак,