Однако в одном печальная сказочница была уверена на все сто процентов. Жена брата, ненавистная Натка, не погибла в пожаре, как писала об этом пресса, а осталась жива. К тому времени ее уже не было в поселке, она исчезла, растворилась, уехала. Куда – никто не знал.

* * *

– Алло? Неверов у аппарата, – ответил на том конце провода высокий мужской голос. – Слушаю вас внимательно.

И хотя Валерию Петровичу показалось, что капитан Неверов слушает его невнимательно, он все равно решил довести дело до конца:

– Прости великодушно, капитан, не пойми меня неправильно… – представившись, начал Торопко и постарался как можно деликатнее объяснить причину своего вмешательства: – Коль скоро у меня в руках оказалась эта информация, я посчитал невозможным ее замалчивать. Надо делиться. Раньше нас так учили.

На это Неверов вроде бы поддакнул.

И ободренный Валерий Петрович продолжил. Сначала он обстоятельно изложил всю фактологию, касающуюся смерти Константина Тарасова, затем перешел к магазину «Галеон» и двум сочинским жертвам и лишь после этого позволил себе поделиться предположениями.

– Учитывая, что все трое имели непосредственное отношение к громкому делу Андрея Шамкина, а также то, что во всех трех эпизодах причина смерти – метанол, то можно предположить наличие квалифицирующих признаков…

– …характерных для серии, – хмуро договорил Неверов.

На какое-то время в трубке повисла тишина.

Разумеется, Валерий Петрович догадывался, о чем в этот момент думает капитан Неверов, почему молчит, какими словами и куда его, Торопко, посылает.

Всего однажды за свою службу Валерию Петровичу довелось столкнуться с серийным убийством. И это был настоящий кошмар не только для него, но и для всего управления. Прокурорские их тогда чуть с потрохами не съели.

«Болшевский душитель! Четыре эпизода в районе! А вы сопли жуете!»

К слову сказать, того душителя они так и не нашли. Задержали двоих, но отпустили за недостаточностью улик. А дело в итоге передали в отдел особо тяжких.

Неверов наконец нарушил молчание:

– Эх, товарищ подполковник, откуда вы взялись на мою голову! Ведь если по-хорошему, то мне вам спасибо сказать надо, но язык почему-то не поворачивается… – по-малоросски нараспев запричитал капитан.

– Понимаю. Сам в таком положении бывал, – посочувствовал Торопко.

– На нашем отделе эти два трупа с отравлениями висят, как дамоклов меч. Еще напарник мой в отпуск убег, говорит, устал очень. Значит, каждому свое: одному – минералка и лечебные грязи… – На слове «грязи», произнесенном с раскатистым фрикативным «г», капитан остановился. Из трубки донеслись посторонние голоса (похоже, к Неверову кто-то пришел), – а другому – два женских трупа и серийный убийца. Очень извиняюсь, перезвоню позже. Ладненько? – быстро договорил он и нажал отбой.

Подождав у телефона для порядка минут двадцать, но так и не дождавшись звонка, Торопко горько вздохнул.

Потом взял с этажерки рекламный проспект «Похудеть не голодая» и плюхнулся в кресло.

«Лишний вес – не возраст, его можно сбросить. Мы предлагаем идеальную альтернативу всем существующим диетам!» – прочел он первую строчку и плюнул:

– Кругом одно вранье! – Торопко с негодованием отбросил проспект и отправился к своим грядкам.

Неверов позвонил только вечером.

Говорил он нервно, голос его был напряженным, даже каким-то злым. Впрочем, злость эта была обращена не конкретно на Торопко, которого Неверов стал почему-то называть Виталием и на «ты», а носила безадресный характер.

«Есть кое-какие проблемки…» – невнятно сказал Неверов.

Валерий Петрович догадался, что капитан под конец рабочего дня принял немного на грудь, стал более разговорчивым, но менее конкретным. Поэтому заговорил не о деле, а повел беседу об одном сотруднике, работавшем когда-то в городском управлении. Несколько раз капитан повторил, а Торопко хорошо усвоил, что сотрудник тот был очень «правильным мужиком», все его уважали, сам же Неверов этого дядю Мишу, так звали сотрудника, считал своим учителем.

Одного Валерий Петрович никак не мог взять в толк, зачем Неверов ему все это рассказывает. Он уже хотел перебить болтливого сочинца, когда тот наконец вернулся к делу. К тому старому, шестнадцатилетней давности делу Андрея Шамкина, которое, как оказалось, он уже успел запросить в архиве.

– Сейчас все эти материалы у меня на столе лежат. Представляешь, Виталий Петрович, вот смотрю, читаю и даже глазам своим не верю.

– Почему? – спросил Торопко.

– Потому что год назад мы же сами дядю Мишу хоронили, и никто из нас, представляешь, никто ни сном ни духом… Эх, кабы тогда знать… – Неверов закашлялся, засопел.

Торопко решил, что тот снова сбился с мысли.

– Хотя все наши догадывались, что на пенсии дядя Миша злоупотреблять стал, – продолжил сочинец. – Выпивал в одиночку, а здоровье ни к черту, оттого и помер…

– Извини, капитан, но давай все-таки ближе к делу, – не выдержал Валерий Петрович.

– Да куда уж ближе! – рявкнул Неверов. – Я-то думал, что у старика сердце отказало, а оказывается, все не так просто! В этом деле на каждой странице фамилия Шестопал, то есть дяди Мишина, стоит.

Торопко насторожился.

– Он и свидетелей опрашивал, и на изъятие в Черный Брод ездил, и показания снимал. Вот одно от Дмитриевой А.А., директора магазина «Галеон», другое от Жарко Анны Батьковны, замдиректора. Здесь и опись изъятых вещей приложена, а внизу – подпись неразборчиво и расшифровка – Тарасов К.И. – В трубке характерно забулькало, Неверов шумно выпил и снова налил. – Вот оно как в жизни бывает. Прикинь, подполковник, что какая-то… тварь нечеловеческая, подлая зверюга нас, сыщиков, как сопливых юнцов, провела!

«Четвертая жертва? Впрочем, тут экспертиза нужна», – заключил Валерий Петрович и быстро спросил:

– Кто еще в материалах фигурирует? – Хотя он уже и так догадался.

Неверов зашелестел страницами:

– В принципе я всех выписал и по базе пробил. Дело давнее, так что получается некролог какой-то. Иных уж нет, а те далече. Вот, скажем, местный участковый, который в Черном Броде работал, десять лет назад помер. Эксперт из Эрмитажа, старушка, тридцатого года рождения – аналогично. По конторским, те, что из Москвы приезжали, извиняйте, данных не имеем. Из живых, короче, остался только один.

Кто он, этот единственный оставшийся в живых, Торопко уже знал.

Это был Лобов Дмитрий Сергеевич.

ЗАПИСИ МАРТЫ.

Ежели ведаешь домом, то рано встань, а поздно ляг…

Раскоп Троицкий, усадьба «Е», XII в.

– Я не хочу ночевать в ее доме! – заявила Аля, стоя на пороге Тасиной квартиры и презрительно оглядывая узкий, заставленный книжными полками коридор.