Они идут уже почти час, пешком по шпалам, но так и не добрались до станции. Чтобы перевести дух, они садятся на блок из горной породы, оставленный здесь, видимо, специально для этого. Мужчина долго не может справиться с одышкой, и молчит до тех пор, пока в тоннеле не загорается яркий свет: развешенные вдоль него гирлянды фонарей вспыхивают, заставляя зажмурить глаза. Мужчина чертыхается. Они сидят еще минуту, моргая и озираясь.

Из глубины тоннеля, с той стороны, откуда они шли, начинает нарастать нестерпимый скрежет и через несколько мгновений они понимают, что на них несется поезд. Вначале у Артура мелькает мысль, что можно встать на каменный блок и прижаться к стене, но, взглянув еще раз на сильно приблизившийся состав, он видит, что тот разворочен взрывами: разорванные листы стали, словно зазубренные лезвия торчат во все стороны, задевая округлые стены тоннеля и разбрызгивая снопы искр. Артур разворачивается и бежит, краем глаза замечая, что его спутник упал плашмя на грудь, спрятавшись за каменным выступом, на котором они сидели всего минуту назад. Пробежав метров двадцать и уже чувствуя кожей спины, как поезд быстро приближается к нему – еще мгновение, и он разрубит его на части или затянет под свои колеса и намотает на ось – Артур в последний момент ныряет в проем в стене с ржавой дверью и падает у ее порога, забиваясь в пыльный угол. Скрежет больно режет слух, искры скачут перед лицом так, как будто к нему поднесли бенгальский огонь. Он чувствует, как что-то тяжелое, мягкое ударяется о его спину, но осмеливается повернуться и посмотреть, что это, только когда звук проехавшего поезда начинает затихать. Рядом с ним валяется оторванная по плечо рука с зажатым в кисти смартфоном: он продолжает работать, несмотря на треснувшее стекло, и показывает последнее сообщение, оставленное в чате собеседником его владельца: «Ты куда пропал?».

Артур отодвигает от себя этот обрубок, встает, не до конца веря, что остался жив, открывает ржавую скрипучую дверь, за которой оказывается залитая светом лестница. Слышит смех и ругательства мужчины. Судя по всему, он тоже остался целым. «Идите сюда, тут лестница!», кричит Артур и удивляется детскости своего голоса, такого чистого, звонкого, но как будто чужого. На стене висит старая, в советском стиле керамическая табличка с надписью «Женская уборная» и стрелкой. Поднявшись по лестнице, они останавливаются перед небольшой деревянной дверью, покрытой многими слоями растрескавшейся краски. Где-то вдалеке в тоннеле срабатывает сирена. Мужчина дергает ручку, но дверь закрыта каким-то допотопным замком. Тогда он просит Артура отойти и с разбега пинает дверь – та хрустит, но с первого раза не подается, и ему приходится повторять эти удары несколько раз – до тех пор, пока древняя дверь не упадет на пол, сорвавшись с петель. Артур замечает, что ступни мужчины обуты в ботинки с высокими берцами, похожие на армейские или те, что носят спецподразделения полиции. Этот человек не так прост, как ему показалось вначале. Скорее всего, это один из активистов Сопротивления, или как там они теперь себя называют.

Сразу за дверью и в самом деле оказывается туалет, но, судя по всему, он уже не используется по назначению: на полу свалены кучи строительного мусора, из-под которого выглядывают зелёные деревянные ящики со стальными ручками по бокам. Артур видел такие в новостных выпусках, когда там показывали сюжет про нейтрализацию очередного подполья боевиков, и в видео играх. Обычно в них хранились боеприпасы. Желтый свет от пары лампочек, повисших под потолком на черном, заново проведенном со стороны тоннеля кабеле.

Не останавливаясь, они выходят из уборной, идут в почти полной темноте по коридору и попадают в гардероб, где чуть больше света: погнутые стойки с крючками для одежды, кресла и диваны с выпотрошенной поролоновой набивкой, зеркала в нишах стен. Дневной свет падает сверху, с широкой мраморной лестницы, поднявшись по которой они оказываются в фойе. Многие окна выбиты, у входа в зал свалена куча бумажных мешков с цементом. Одна из высоких дубовых створок входной двери сорвана с петель и валяется на полу, другая поскрипывает на сквозняке.

Оказавшись на улице и взглянув на здание снаружи, Артур видит, что они вышли из заброшенного Театра юного зрителя. Кажется, мать водила его сюда на новогодние представления, когда он был совсем ребенком. Стаи детей с зажатыми в руках коробками конфет, их писклявые голоса, слившиеся в монотонный гам. Театр стоит на холме и, чтобы оказаться на тротуаре и слиться с прохожими, им нужно спуститься по руинам широкой гранитной лестницы, некоторые ступени которой отсутствуют. Стараясь скрыть волнение, он медленно спускается с холма, отставая от бородатого провожатая, оглядывается по сторонам, словно на экскурсионной прогулке и лишь пройдя метров двести по тротуару вдоль шумной, заполненной автомобилями дороги, он чувствует себя в относительной безопасности.

Артур постепенно приходит в себя после шока и ему хочется задать кучу вопросов своему спутнику, но он боится показаться просто любопытным ребенком, которому, конечно же, нельзя доверять, и поэтому молчит. Взрывы в метро, оторванная рука с зажатым смартфоном, деревянные ящики с боеприпасами. Они идут по улице, первые этажи домов которой занимают разнообразные мелкие магазины с крикливыми вывесками: модная одежда из Японии, чайная лавка, салон роботизированной бытовой техники. На углу улицы, в подвале дома, расположен бар и мужчина жестом показывает ему, что они должны зайти внутрь. Тяжелая кованая табличка над входом с названием, написанным белой краской с помощью плохо прижатого трафарета: «Штаб». Интерьер бара в стиле милитари, главный зал – почти аутентичный блиндаж: стальные тяжелые двери, столы и стулья из грубо сколоченных досок, лампочки без абажуров под потолком. Красные полотна со значками, похожими на свастику, оружие времен второй мировой. Еще рано, бар только открылся, и в нем нет других посетителей.

Они садятся в глубине зала, в затененном углу. Официант, двухметровый скинхед, ставит им на стол керосиновый фонарь и дает напечатанное на древней пишущей машинке меню: буква «о» выпрыгивает из строки и, кроме того, часто пробивает плотную бумагу насквозь, оставляя после себя зияние. Заказав ячневую кашу и чай, они дожидаются, когда официант отойдет достаточно далеко, чтобы не расслышать их разговор.

– Можешь называть меня Хасан Сербедар или Висельник, это одно из моих имен в подполье, – говорит мужчина. Теперь он не тараторит, как в метро, а произносит слова размеренно.

– Что там произошло? Это вы взорвали поезд? – не выдержав, шепотом спрашивает Артур. В глазах Хасана промелькивает тревога, которую почти сразу сменяет ехидная насмешка. Он еще раз обводит пустой зал взглядом, потом нехотя отвечает:

– Нет, не я. И даже не мои люди. Но я знал, что он взорвется.

– Зачем вы сели на него?

– Хотел убедиться, увидеть своими глазами тех людей, обреченных. – Он замолкает, сидит в задумчивости минут пять.

– Мы проиграли битву. Мир, этот мир, теперь принадлежит Даджалю, понимаешь? За все нити реальности теперь дергает только Сатана. – Артур вглядывается в своего собеседника, пытаясь найти хоть намек на иронию в его лице, но тот абсолютно серьезен. – Отдельные сражения продолжаются, но они уже ничего не смогут изменить, ничего. Все делается по инерции, а скоро и она иссякнет. Я хочу выторговать для себя право перейти в другой мир, где исход битвы еще не предрешен. Там я могу быть полезным, понимаешь? Мы должны покинуть поле боя, передислоцировать остатки сил.