– Я к этому готов. Виталий! Ваши… Я имею в виду не тебя лично, а вас всех. Так вот, ваши люди в городе остались?

– Да, конечно! Что надо сделать?

– Их нужно придать Стасу, и пусть слушаются его, как бога. Дело в том, что, если с объекта пройдет сигнал тревоги или просьба о помощи, то организатор всей этой истории и его сообщники попытаются из города уйти, причем возможность для этого у них есть, – объяснил Гуров. – Вот я и хочу, чтобы Стас заранее расставил людей, и им не дали сбежать.

– Не проблема, пусть берет людей столько, сколько надо, я сейчас распоряжусь, – пообещал тот. – А он знает, за кем надо присматривать?

– Да, я его проинструктировал.

– Время! – напомнил Фатеев, и все стали расходиться.

Командиры групп ушли, а вот отцы города, Фатеев и Романов с Гуровым остались в столовой. Через несколько минут один из командиров принес три больших вещмешка и, сказав: «Должно подойти, а лыжи я уже Ерофею отдал», тоже ушел. Потом раздался гул поднимающихся вертолетов – это командиры отправились к своим подчиненным.

– Что стоите? Одевайтесь! – приказал Федор Васильевич и взял один из вещмешков: – Мой, родной! Вот уж не думал, что снова воевать придется.

Романов с Гуровым тоже взяли по мешку и, достав оттуда содержимое, сначала определились с размерами – тот комплект, что побольше, взял Александр, – а затем стали одеваться, причем Романов еще и помогал Льву Ивановичу, который без него никогда в жизни не разобрался бы, что и как надевать. И вот они, уже все трое, стояли, готовые на выход.

– С богом! – прочувствованно сказал Виталий. – Будь я помоложе, сам бы с вами пошел, а так только обузой буду.

Все остальные тоже пожелали им удачи, и они вышли из дома. На площадке стояли два вертолета: вахтовка, на которой прилетел Гуров, и выгодно отличавшийся от нее «Ми-8», принадлежавший кому-то из хозяев. Они залезли в свой, сели, и тут Лев Иванович увидел лыжи, широкие, охотничьи. На крошечную долю секунды у него мелькнула мысль, что, может, зря он все это затеял со своим непосредственным участием в боевой операции? Не лучше ли было бы действительно прилететь тогда, когда все будет уже закончено, чтобы со свежими силами все там обыскать и допросить преступников? Хватит ли у него сил, чтобы пройти по тайге такое расстояние, не погорячился ли? Но тут же одернул себя, потому что в противном случае он перестал бы уважать себя, да и мужики хоть и поняли бы его, но относиться стали бы чуть-чуть иначе, не как к равному. Да, эти люди были ему во многом чужды, жили они по своим правилам: «Закон – тайга, медведь – хозяин!», во многом перегибали палку, причем очень сильно. Но вот только, по большому счету, они, изо всех сил защищавшие свою малую родину, были ему гораздо ближе, чем те, кто лоббировал и принимал несуразные законы, из-за которых преступность в России не то что не сокращалась, а год от года все росла и росла. И уважение этих людей Гуров терять не хотел. «Нет! – решил он. – Хоть сдохну, но дойду!»

За этими размышлениями Лев и не заметил, как они прибыли на место, и вертолет приземлился. Снег был уже утоптан, и Фатеев, первым выйдя из вертолета, тут же надел лыжи и, сверившись с картой и компасом, указал направление. Но вот первым пошел не он, а другой человек – все-таки возраст у генерала был уже не тот, чтобы прокладывать лыжню, тронулись в путь и остальные. Романов с Гуровым тоже встали на лыжи, и Александр, сказав: «Держись за мной», пошел впереди, а Гуров – за ним.

Сначала идти было легко, специально созданная для подобных случаев одежда не сковывала движения, лыжня была проложена, впереди виднелась спина Романова, бывшего охотника, и Гуров даже получал удовольствие от этой «лыжной прогулки», размеренно работая ногами и руками. Но через несколько километров оказалось, что утренняя зарядка – все-таки недостаточная подготовка для таких марш-бросков, и он начал уставать так, что пот заливал глаза, а потом случилось то, о чем он раньше даже не думал – начало болеть травмированное в Чернореченске плечо. До этого оно вело себя прилично, и Лев Иванович совсем про него забыл, а вот сейчас, когда нагрузки превысили привычные, оно дало о себе знать – сначала стало противно ныть, дальше – больше и в конце концов разболелось так, что он стискивал зубы, чтобы не заорать. Но все равно он старался держать темп, чтобы не отстать и сохранять прежнюю дистанцию между собой и Александром, который периодически оборачивался, чтобы проверить, все ли с ним в порядке. Идти становилось все труднее и труднее, а попросить Романова двигаться медленнее Гурова не заставили бы даже под дулом пистолета. И тут он понял, что дистанция между ними сохраняется не потому, что он идет с прежней скоростью, а потому, что Александр сбавил свою.

– Саныч! У тебя все нормально? – окликнул он его.

– Нога! Мать ее! – не поворачиваясь, ответил тот.

Все ясно, если у Гурова разболелось плечо, то у Романова – сломанная нога, которую много лет тому назад собрал воедино из осколков знахарь Костя, – видимо, она тоже не выдержала таких нагрузок.

– Ну, тогда не рви из себя жилы, иди помедленнее, – предложил Лев Иванович, на самом деле радуясь, что не он послужит причиной их задержки, хотя эта мысль самоуважения ему и не прибавила, стало даже немного стыдно.

– Да я и так еле-еле плетусь, – буркнул Александр.

Вдруг впереди раздались сначала одиночные выстрелы, а потом автоматные очереди. И куда что делось? Они рванули с места, забыв о боли, а может, это второе дыхание открылось? Тут раздался чей-то властный окрик:

– Падай!

Оба тут же рухнули на снег как подкошенные, и в этот миг над их головами просвистела автоматная очередь, а чей-то злой мужской голос продолжал:

– Куда поперлись, кретины, мать вашу! Жить надоело?! Прямо на стрелка бы вылетели!

Скинув лыжи, Романов с Гуровым поползли на голос – это оказался один из бойцов.

– Что тут происходит? – спросил Александр.

А вот у Льва Ивановича, стыдно сказать, даже на такой короткий вопрос сил уже не осталось.

– Вон в том бараке они окопались, – осторожно показал направление боец. – Двух человек снайперы уже сняли, а сколько их там осталось – черт его знает. Но пуль не жалеют, поливают все вокруг, как из шлангов. Можно было бы из подствольника шмальнуть, но там же заложники.

В этот момент дверь барака открылась, и оттуда вылетела целая свора псов, таких же, как Бек, которого Гуров видел во дворе Косолапова. Огромные, мохнатые и злобные, они, задержавшись всего на несколько секунд, рванули в разные стороны.

– Вот суки! – выругался боец. – Собаки же на запах человека сейчас побегут, а их хозяевам только и останется, что огонь в ту сторону направить.

Но собаки никуда добежать не успели, их, одну за другой, сняли выстрелами. Они попадали, корчась и воя на снегу, – зрелище было до того страшное, что Гуров еле сдержался, чтобы не отвернуться или закрыть глаза, а еще заткнуть уши, только бы не слышать этот полный невыносимой боли звериный вой и скулеж. Из барака тут же направили огонь по тем местам, откуда стреляли в собак. Вдруг Гуров увидел, как по крыше барака к самому ее краю над дверью подполз почти неразличимый на фоне снега человек, замер там с гранатой в руке, ожидая, когда дверь откроется.