Он поспешно скрылся, но не за входной дверью, как ярассчитывала, а на кухне. Спиртного там не было, о чем я знала доподлинно,оттого он пробыл на кухне крайне незначительное время. Увидев, что онвозвращается, я надвинула подушку на голову. Рахманов схватил ее и отшвырнул всторону. Я послала его к черту, и мы принялись отчаянно скандалить. Закончилосьэто нелепое действо вполне предсказуемо. Вместо того чтобы гордо удалиться, онв разгар словесной баталии запечатлел на моих губах страстный поцелуй, затемпоцелуи последовали непрерывной чередой, и мы очутились в моей постели.Примерно через час Рахманов сладким голосом, в котором, однако, звучала легкаягрусть, сообщил, что страшно тосковал. Я заверила его в том же, думая при этом:стань Ник свидетелем данной сцены, хохотал бы в голос. Я сама едва сдерживаласмех, так нелепо все это было. Потом Рахманов вспомнил о важной встрече испешно покинул меня, поцеловав на прощание. Его вполне устроило шаткоеперемирие, меня тоже.

Дни шли за днями, а в моей жизни ничего не менялось. Никискал документы, изводил меня придирками и поглядывал настороженно, должнобыть, подозревая в коварстве, Рахманов появлялся раза два в неделю, тщательноизбегая упоминания о недавних событиях и стойко игнорируя мои просьбы увидетьсяс сыном. Мы возобновили былую привычку ужинать в каком-нибудь ресторане вкомпании Антона и Машки. Иногда мне всерьез казалось: не было в моей жизни ниДена, ни Павла, ни бумаг, что хранились где-то у Виссариона.

Мой недавний азарт постепенно сходил на нет, и я с тоскойдумала, что ожидание может длиться еще очень долго, пока… пока что? Пока судьбане пошлет человека, которому я смогу довериться. Надежд на это оставалось всеменьше, но однажды дождливым скучным вечером в приступе отчаяния я вдругоказалась в книжном магазине.

Если честно, завернула я туда по чистой случайности. Явозвращалась от Машки, и мысль о том, что мне предстоит часа два пробыть дома,ожидая, когда я смогу отправиться к Виссариону, повергала меня в уныние, и,завидев ярко освещенный магазин, я решила, что это лучшее место, которое можетпредложить мне судьба в настоящий момент. Приткнув машину в переулке и поднявворот куртки, чтобы потоки воды не устремились за шиворот, я бросилась кстеклянным дверям.

Магазин был двухэтажным, слева, там, где размещалось уютноекафе, столпились люди, женский голос с интонацией ярмарочного зазывалы громковещал:

– Сегодня в нашем магазине состоится встреча сизвестной журналисткой Еленой Кузьминской, она представит читателям свою новуюкнигу «У последней черты».

Не могу сказать, будто я испытала что-то вроде предчувствия,и мысль о том, что судьба посылает нужного человека, в тот момент меня точно непосетила, но стало интересно, потому что фамилия была мне знакома, ее довольночасто упоминали по телевидению. Репортажи Кузьминской резко отличались отрадужных картинок, которые вызывали у меня приступы сарказма, и яприсоединилась к толпе человек в двадцать, которые с серьезным видом замерлиперед столом, за которым с микрофоном в руке стояла женщина лет тридцати пяти.Я никогда раньше ее не видела и в тот момент очень удивилась. Передо мной былакрасивая женщина с огромными синими глазами, элегантная, с низким, хорошопоставленным голосом, что начисто сводило на нет мои представления ожурналисте, пребывающем в стойкой оппозиции к любой власти. Конечно, я недумала, что это непременно должна быть здоровенная бабища с прокуреннымголосом, но той, что сейчас здоровалась с аудиторией, скорее бы подошелБукингемский дворец и звание первой леди, так выверено аристократичны были еедвижения, так отточен слог и до мелочей продуман наряд.

Ее выступление заняло минут пятнадцать, потом еще полчаса ейзадавали вопросы, на которые она отвечала спокойно и уверенно. Затем народ скнигами в руках потянулся за автографами. Я купила книгу и, дождавшись, когдалюди начнут расходиться, тоже подошла к столу. Мне очень хотелось ее спросить,и я спросила:

– Вы серьезно верите в справедливость?

Она подписывала книгу, рука ее замерла, и она на менявнимательно посмотрела, точно прицениваясь, а я с сожалением подумала, какнелепо прозвучал мой вопрос.

– А вы не верите? – спросила она спокойно. –Почему?

Я пожала плечами.

– Наверное, мое понимание справедливости расходится собщепринятым.

– Ерунда, – покачала она головой. – Человеклибо верит, либо ему просто плевать.

– Наверное, – не стала я спорить и поспешила уйти.

Но по дороге к Виссариону размышляла, как бы она оценила мойнедавний поступок, когда я стреляла в Дена? Как восстановление справедливостиили месть, отдающую дешевой мелодрамой? В общем-то, я знала ответ, она бынаверняка сказала, что, стреляя в человека, даже в такого мерзавца, я лишьувеличиваю зло в этом мире, и, конечно, была бы права. Нельзя скатываться кбанальному убийству, надо бороться со злом в рамках закона. А если закон настороне таких, как Долгих, окруживших себя адвокатами, которые стоят на стражеего интересов несокрушимой стеной, и их мнение о законности сводится к фразе«закон что дышло…»? Вот здесь и начинается самое интересное… Я мысленноприводила свои доводы, чувствуя их хрупкость, ненадежность, потому что быласогласна с ней: в справедливость либо верят, либо просто плюют на нее.

Виссарион, заметив книгу у меня под мышкой, слегка удивился,может, решил, что и я начала тяготеть к коллективному чтению. Полистав ее, оннеожиданно увлекся и, пока я выполняла свои прямые обязанности, то естьизвлекала из старенького рояля сентиментальные звуки, удалился в подсобку,чтобы не отвлекаться от чтения. Во втором часу ночи я и обнаружила его там,освоившим томик более чем наполовину.

– Умная женщина. – изрек он, глядя на меня созначением.

Я пожала плечами и отправилась домой, оставив ему книгу.Вечером следующего дня он ее вернул, все с той же значительностью во взорезаявив:

– Дельные вещи пишет. И неплохо разбирается в том, чтопроисходит. Такому человеку я бы, пожалуй, доверился.