– Все-таки ты свинья, – посетовал он. – Ятебе стихи, а ты мне что в ответ: «Ни малейшего желания», – передразнилон.

– Всегда готова, – подняв руку в пионерскомприветствии, ответила я, подумав при этом, что моя жизнь без Ника показалась бымне не в пример приятнее.

Хотя… эту мысль додумывать я не стала, потому что выходило:в моей нелепой жизни перевернуто все с ног на голову, если я считаю Ника едвали не близким человеком. Близкий враг. Надо поскорее напиться, подобные мыслидо добра не доводят.

Возле моего дома Ник притормозил, но со мной не пошел, чемуя порадовалась. Деньги, полученные за дом, лежали на кухне в духовке, лучшегоместа я им не нашла. Сунув пакет с деньгами в сумку, я заспешила к своемудругу. По дороге к ресторану он вернулся к Шекспиру. Чтобы внести свою лепту, япрочитала сонет «Твои глаза на звезды не похожи», но не угодила ему.

– Выбор твой настораживает. Я всегда подозревал, что тылесбиянка. Одна твоя ненормальная любовь к Машке чего стоит.

– Ты придираешься, – миролюбиво ответила я. –Так как сегодня тебя постигло разочарование и ты немного не в духе, я не станупринимать твои слова близко к сердцу.

Ник хмыкнул и наконец замолчал. Но ненадолго. В ресторанепосле первой рюмки он задумался, после второй стал цепляться ко мне:

– Ты знала, дрянь эдакая, ты знала…

– О чем? – без интереса спросила я.

– О Морячке, об этих паспортах. Конечно, знала. Нарочномне его подсунула. А я, как распоследний…

– Обидно, что ты сомневаешься в моих честныхнамерениях, – скривилась я. – Я, может, не столь интеллигентна и нетакой любитель стихов, как некоторые, зато помню, кому обязана жизнью.

Ник уставился на меня, против обыкновения он смотрелсерьезно, без издевки и желания покривляться.

– Хорошо, если так, – кивнул он, а я решила, чтомомент подходящий, достала из сумки пакет и придвинула к нему.

– Что это? – вроде бы удивился он.

– Деньги, – пожала я плечами. – Правда,только половина. Но это лучше, чем ничего.

Ник отреагировал странно. Бледное до жути лицо его вдругвспыхнуло, ноздри тонкого носа раздулись, и он рявкнул:

– Дура!

– Ага, – не стала я спорить. Он налил водки вбольшой бокал, залпом выпил и уставился в пространство. – Эй, –позвала я. – Я думала, ты обрадуешься. Твоя скорбь была так велика, что я…

– Ни хрена ты не понимаешь, – перебил он.

– Возможно, – пожала я плечами. – Так тыскорбел или нет?

– Дура, – повторил он. – Мне на хрен не нужныэти деньги. Поняла?

– Не очень.

Он махнул рукой и стал вливать в себя водку в устрашающемколичестве. В этом заведении Ника хорошо знали, официанты уже томились,посетители старались не смотреть в нашу сторону, самые разумные вообщепоспешили удалиться. Я прикидывала, когда Ник наберется до такой степени, чтоначнет цепляться к гражданам и непременно устроит драку. Но он внес коррективыв привычный сценарий.

– Идем отсюда, – буркнул зло и пошел к выходу.

Я подозвала официанта, который мгновенно воспрял духом,расплатилась и избежала догонять Ника, сунув в сумку деньги, которые он так ине удосужился забрать. К моему удивлению, он прошел мимо своей машины и скрылсяв темноте соседнего парка.

– Ники-бой, – позвала я. – У меня двеперспективы: либо разбить себе нос, споткнувшись в темноте, догоняя тебя, либонарваться на хулиганов, и обе мне не нравятся. Одинокая девушка в парке ночьювыглядит странно, особенно с мешком баксов под мышкой.

Но он не обращал внимания на мои слова и лишь ускорил шаги,я тоже ускорилась, и теперь со стороны мы являли собой вполне привычнуюкартину, подвыпивший мужик несется куда-то в ночь, а дражайшая половинапоспешает следом, опасаясь подойти ближе, чтобы не схлопотать по морде, но и неотстает, дабы с благоверным чего худого не приключилось. Как известно, здравогосмысла у женщин не в пример больше. Редкие прохожие могли по достоинствуоценить эту картину. Нику, похоже, было все равно. Миновав парк, мы оказалисьна набережной. В свете фонарей вода в реке завораживающе мерцала, надпротивоположным берегом застыла луна, облака, проплывая мимо, то закрывали ее,то она вновь являлась во всем блеске, но в свете фонарей звезд видно не было, иэто почему-то огорчало меня больше всего.

По набережной бродили парочки в обнимку, и Нику сталозавидно, только этому обстоятельству я могу приписать тот факт, что онпритормозил, поджидая меня, а когда я подошла, позволил ухватиться за его руку.Взглянув на его физиономию, я призадумалась. Ник выглядел трезвым, а ещепечальным. Это меня беспокоило: из-за количества выпитого быть трезвым он никакне мог, а грустный Ник – это вообще из области фантастики, если он некривляется, разумеется. Но сейчас он точно не кривлялся.

– Тебя обуревают романтические чувства? – проявилая любопытство.

– Как ты догадалась? – съязвил он.

– Не припомню случая, чтобы тебе взбрело в головупрогуляться по набережной.

– Все когда-нибудь бывает в первый раз, – пожалНик плечами.

Далее мы шествовали молча. Набережная закончилась, я думала,что наша прогулка тоже на этом закончится, но Ник начал спуск к реке полестнице. На берегу было темно и тихо, казалось, город где-то очень далеко. Никустроился на зеленой травке, обхватил колени руками и, задрав голову, смотрел внебо. Я устроилась рядом и, желая создать иллюзию полного взаимопонимания,положила голову на его плечо, Ник молчал, и я начала дремать, успокоеннаятишиной и плеском воды.

– Может, еще стихи почитаем? – предложила я,боясь, что и вправду усну.

– Сейчас в зубы дам, – предупредил Ник.

– Да ладно, просто я подумала, если уж у тебя такоенастроение…

– На хрена ты дом продала? – задал он вопрос черезминуту.

– Чтобы вернуть тебе часть долга. Меня мучила совесть.

– Рахманову это вряд ли понравится.

– Переживет. Дом мой, по крайней мере, он раз стоговорил мне это. Может, не сто, но пару раз было. Так что…

– А может, все проще? – поворачиваясь и заглядываямне в глаза, спросил Ник. – Просто ты готовишься смыться и дом тебе безнадобности?

– Он мне по любому без надобности. А если бы яготовилась смыться, деньги и самой бы пригодились.