Маневры длились сутки. Топографа не нашли, и на французские маневры послали старого опытного артиллериста, командира Третьей батареи Марковского дивизиона полковника Айвазова. Вернувшись, Айвазов поделился с Кутеповым интересными наблюдениями. Он обратил внимание на артиллерийский обстрел перешейка. Топография местности в самом узком его месте была такова, что снаряды или перелетали через дорогу, или попадали в каменную гряду, прикрывавшую дорогу с моря. Этот относительно опасный участок был длиной всего лишь в двести-триста метров, и его можно было бы пробежать за короткое время. Дальше дорога тянулась между скал и была почти недоступной для артиллерии. Причем, изгибаясь, она круто уходила подальше от моря.

Это были очень важные сведения. Приглашая русских посетить маневры, Томассен, надо думать, намеревался припугнуть. Но результат получился обратный: Кутепов узнал именно то, что больше всего и беспокоило, и интересовало и его, и генерала Врангеля. Самый узкий участок Балайирского перешейка был не самым опасным местом на их пути, если вдруг они решатся покинуть Галлиполи.

– Я тут подумал, – сказал полковник Айвазов, – в случае, если нам придется без спросу уходить, есть одно оригинальное решение.

– Какое же? – заинтересованно спросил Кутепов.

– Только велите! Мои хлопчики потопят и канонерку, и миноносец. Я советовался, им это вполне по силам. Подтянут две пушченки, и прямой наводкой. Два дела одновременно сделаем: и флот Томассена уничтожим, и проход через Балайир обеспечим. Нет, три. Еще и радиостанцию вместе с миноносцем утопим. Пока они себе подмогу вызовут, мы уже во-она где будем, едва ли не под самым Константинополем.

– «Оригинальное решение», ничего не скажешь, – усмехнулся Кутепов. – Но ведь это уже почти война.

– Ну, если они нас на Балайире застукают, тоже мир не получится.

Кутепов подумал, что размышления старого артиллериста имеют резон. Их надо иметь в виду, но прибегнуть в самом крайнем случае.

Весна была такая же дождливая, как и зима. Но сквозь стылую землю густой щетиной стала пробиваться первая зелень.

Корпус готовился к Пасхе. Ждали главнокомандующего. Командование корпуса решило переодеть всех обносившихся солдат в белые праздничные гимнастерки. У кого-то запасливого они отыскались в «сидорах», но для большинства их шили из простыней и любой другой белой ткани, какую только смогли обнаружить на своих складах снабженцы.

Пригодилась даже ветошь, когда-то давно подаренная артиллеристам Симферопольской мануфактурной фабрикой. Среди мелких обрезков, которые пускали на протирку стволов орудий, можно было найти и вполне приличные лоскуты. Из трех-четырех таких лоскутов армейские портные ухитрялись сшить вполне приличную, хотя и недолговечную, гимнастерку.

Не хватало пуговиц. Кто смог, срезал их со своих старых гимнастерок. Но тут постарались армейские умельцы, они стали изготавливать их из сухой, продубленной на солнце древесины. Подкрашенные в коричневый цвет, они даже на небольшом расстоянии не выглядели самоделками.

В страстной четверг из Константинополя в Галлиполи приехал с врачебной инспекцией доктор Нечаев, привез последние новости. Рассказал о притеснениях, которые на каждом шагу чинят французы всем чинам нашей армии – от Бизерты до Чаталджи. Дошло до того, что Врангелю даже запретили в праздничные дни навестить войска.

Врангель не на шутку рассердился. Разразился скандал, и чем это закончилось, и закончилось ли, доктор Нечаев не знал. Но предположил, что при таком давлении и контроле главнокомандующий вряд ли сумеет ускользнуть от французов.

Но в страстную субботу к вечеру к Галлиполийскому причалу пришвартовалась штабная шхуна российского главнокомандующего «Лукулл».

Едва только она показалась из-за поворота, ее заметили охранявшие комендатуру зуавы и доложили Томассену. Томассен послал нарочного в штаб корпуса к Кутепову. Но Кутепов был уже на берегу. Следом, запыхавшись, прибежали музыканты и юнкера Константиновского военного училища, которое тоже, как и штаб корпуса, располагалось в самом городе. К удивлению Кутепова, подсуетился и Томассен. Он тоже выстроил рядом с «константиновцами» своих сенегальских стрелков.

Под звуки Преображенского марша и восторженные приветствия юнкеров Врангель сошел на берег.

Кутепов отдал главнокомандующему рапорт. Выждав удобную минуту, к Врангелю подошел и Томассен. Поздоровался.

«Что за странные дела? – удивился Кутепов. – Еще несколько дней тому назад Томассен считал и Врангеля, и всю Русскую армию беженцами. И вдруг – такой поворот! Что же случилось? Что за всем этим кроется? – недоумевал он. – Похоже, после возвращения Уварова из Парижа ветер подул в другую сторону».

Припомнился и рассказ доктора Нечаева о скандале, который закатил французам Врангель. «Испугались? Или сменили тактику?»

После церемониального марша, исполненного юнкерами, Врангель, Кутепов и другие сопровождающие их лица на трех автомобилях, которые к этому времени техническая служба перегнала в Галлиполи, отправились в лагерь.

«Долина роз и смерти» уже не была такой безрадостной и унылой, как зимой. Выпустили свои клейкие листики розы, зазеленели дальние холмы.

Всю оставшуюся часть дня Врангель посвятил подробному знакомству с лагерем. На большой лагерной площади выстроились войска. Врангель принял рапорт у начальника почетного караула – командира Самурского полка, отдал честь старому боевому знамени, побывавшему в боях еще под Мукденом. После чего стал обходить строй войск.

На правом фланге стояла пехота, в центре – артиллерия, на левом – безлошадная конница. Барбович привел своих «хуторян», когда Врангель уже начал обход войск.

Около часа под звуки маршей Врангель обходил стройные ряды, здоровался с командирами полков, оказывал особое уважение заслуженным старым солдатам, вместе с которыми прошел все годы гражданского лихолетья.

– Здорово, орлы! – приветствовал он каждый полк в отдельности. И вслед ему неслось раскатистое: «Ур-ра!»

Вечером каждому солдату раздали по одному крашеному яйцу: хозяйственники больше месяца выпрашивали, выменивали и покупали их у крестьян окрестных селений. Ночью, ближе к полночи, в разных местах на территории лагеря запылали костры, армейские кашевары варили перловую и кукурузную кашу, щедро приправляя их мясными консервами. Кто сумел, тот еще загодя, днем, выменял или купил на базаре спиртное.

Службу в лагере правил протоиерей Агафон (Миляновский) прямо на площади, возле небольшой палаточной церкви. Площадь едва вмещала всех желающих отстоять праздничный молебен.

Врангель и Кутепов вместе с частью штабных офицеров отправились на всенощное богослужение в Галлиполийский греческий собор. Совершал богослужение греческий митрополит Константин в сослужении с русскими, проживающими в лагере, духовными лицами.