Тогда при виде их мой ум изобретает

Геометрически построенный расчет,

Как много гробовщик различных форм сменяет,

Пока все части гроб в одно не соберет.

Глаза, где слез ручьи колодези прорыли,

Где, словно в тигеле, застыв, блестит металл!..

Но тот, чью грудь одни несчастия вскормили,

Непобедимую в вас прелесть прочитал!

II

Весталка древнего Фраската[95]или жрица

Воздушной Талии, чье имя знал суфлер,

Ты, что среди похвал умела позабыться

И цветом Тиволи[96]считалась с давних пор!

Вы упивались все… Есть между вас иные,

Что, горе полюбив как самый сладкий мед,

Сказали, все презрев: «Пусть в небеса родные

На крыльях подвига нас Гипогриф снесет!»

Одна за родину любезную страдала;

Та мужем без вины истерзана была;

А та Мадонною, мечом пронзенной, стала…

Из ваших слез река составиться б могла!

III

Мне помнится одна из них… Она садилась

Поодаль на скамью в тот час, когда вдали

Все небо язвами багровыми светилось

И солнца красный диск склонялся до земли.

Вдали гремел оркестр — и волны звуков медных

Вкруг затопляли сад, а вечер золотой

В нас зажигал сердца под рокот труб победных

Какой-то смутною и гордою мечтой.

Еще не сгорбившись, с осанкой гордой, чинной

Она впивала гром торжественных литавр,

Далёко в забытьи вперяя взор орлиный,

С челом из мрамора, что мог венчать лишь лавр!

IV

Куда по хаосу столиц плететесь вы,

Грустя безропотно, страдалицы святые,

И те, чьи имена лелеял шум молвы,

И те, чью грудь давно разбили бури злые?

Но ваши дни прошли; забыты без следа,

Кто грацией пленял и был венчаем славой;

Вас оскорбить готов насмешник без стыда,

Мальчишки злые вас преследуют оравой!

С согбенною спиной плететесь вы, стыдясь;

Вам не шепнет никто теперь привет сердечный!

О вы, развалины, повергнутые в грязь,

Уже созревшие для жизни бесконечной!

С заботой нежною я издали люблю

За вами следовать, как спутник ваш случайный;

Я, как родной отец, ваш каждый шаг ловлю,

Я созерцаю вас, восторг впивая тайный!

Паденья первые мой воскрешает взор,

Погибших дней и блеск и тьму я вижу снова;

Душа полна лучей великого былого,

Переживая вновь страстей былых позор.

О души дряхлые, моей душе родные,

Шлю каждый вечер вам торжественный привет…

О Евы жалкие восьмидесяти лет!..

Над вами длань Творца и когти роковые!

Душа, смотри на них; они ужасны… Да!

Как манекен, смешны, сомнамбулы страшнее,

Но тем в безвестный мрак вонзаются сильнее

Зрачки, где луч небес померкнул навсегда;

Их очи смотрят вдаль, глава их ввысь поднята;

Они не клонятся над шаткой мостовой

Отягощенною раздумьем головой;

Безмолвие и мрак, как два ужасных брата,

Нигде не ведая начала и конца,

Зияют на пути безумного слепца;

Когда же заревет пред ними город шумный, —

Восторг мучительный и жгучий затая,

Несчастный, как слепцы, слепцам бросаю я:

«Что ищет в небесах, слепцы, ваш взор безумный?»

Ревела улица, гремя со всех сторон.

В глубоком трауре, стан тонкий изгибая,

Вдруг мимо женщина прошла, едва качая

Рукою пышною край платья и фестон,

С осанкой гордою, с ногами древних статуй…

Безумно скорчившись, я пил в ее зрачках,

Как бурю грозную в багровых облаках,

Блаженство дивных чар, желаний яд проклятый!

Блистанье молнии… и снова мрак ночной!

Взор Красоты, на миг мелькнувшей мне случайно!

Быть может, в вечности мы свидимся с тобой;

Быть может, никогда! и вот осталось тайной,

Куда исчезла ты в безмолвье темноты.

Тебя любил бы я — и это знала ты!

I

На грязных набережных, средь пыльных

Анатомических таблиц,

Средь книг, как мумии гробниц,

Истлевших в сумерках могильных,

Я зачарован был не раз

Одной печальною картиной:

В ней кисти грубой и старинной

Штрихи приковывали глаз;

Нездешним ужасом объятый,

Я видел там скелетов ряд:

Они над пашнею стоят,

Ногами упершись в лопаты.

II

Трудясь над пашнею иной,

Вы, жалкая добыча тленья,

Все так же полны напряженья

Своей ободранной спиной?

Как к тачке каторжние цепями,

Там пригвожденные давно,

Скажите мне, кому гумно

Вы устилаете снопами?

Возникнул ваш истлевший строй

Эмблемой ужаса пред нами;

Иль даже там, в могильной яме

Не тверд обещанный покой?

Иль даже царство смерти лжет,

Небытие — непостоянно,

И тот же жребий окаянный

И в самой вечности нас ждет,

И мы, над тяжкою лопатой

Согбенные, в стране иной

Окровавленною ногой

Придавим заступ свой проклятый?

Вот вечер пленительный, друг преступленья,

К нам крадется волчьей, коварной стопой;

Задернут небесный альков над толпой,

И в каждом, как в звере, горит исступленье.

О вечер, тебя с тайной радостью ждал,

Кто потные руки весь день натруждал,

Кто с тихим забвеньем склонится к покою,