больше появляется активистов, стремящихся решить самые разные проблемы. Спасем бездомных кошек! Поддержим велосипедистов! Защитим пекинские хутуны!

Гражданская деятельность в Китае становится все популярнее. Многие волонтеры, набравшись опыта в какой-то общественной организации, в итоге создают свои объединения – Мэй Мэй оставила WildAid и основала организацию Goalblue, пропагандирующую экологичный образ жизни и, в частности, сокращение потребления мяса. Тару Салменкари отмечает, что если власти прекращают деятельность какого-то одного движения, вскоре его участники создают несколько новых.

Салменкари напоминает, что большинство гражданских активистов стремится не изменить общество, а помочь окружающим. Они рассказывают людям о профилактике заболеваний, открывают школы для детей трудовых мигрантов и заботятся об одиноких стариках. Они стараются облегчить жизнь наркоманов, проституток и больных СПИДом, собирают деньги на открытие пекарни, где будут работать инвалиды, или на покупку очков близоруким детям, помогают беднякам в их спорах с властями и работодателями. То есть борются с проблемами, от которых страдают в основном малоимущие. И этот труд способствует снижению недовольства правительством и партией, а также помогает местным властям лучше справляться с повседневными заботами. Неудивительно, что власти этой деятельности не препятствуют.

Но есть в Китае и активисты, которых государство беспощадно преследует. Журналист Сами Силланпяя детально описывает эту сторону жизни в своей книге «Китайская история любви – жизнь двух диссидентов под надзором тайной полиции». Это история знаменитой пары правозащитников – Ху Цзя и его жены Цзэн Цзиньянь. Они познакомились в пункте переливания крови, где помогали ВИЧ-инфицированным. В итоге Ху Цзя стал активистом сразу в нескольких сферах – он борется за права политзаключенных и требует ввести в Китае настоящую правовую систему. Власти заключили его под домашний арест, его неоднократно избивали и после сфальсифицированного судебного процесса бросили за решетку. Отношения супругов в конечном итоге не выдержали давления.

Откуда же китайские активисты знают, чем можно заниматься, а чем – нельзя? Некоторые темы являются заведомо табуированными. Скажем, если активист начнет кампанию за демократические выборы или станет требовать освобождения политзаключенных, полиция не станет долго думать. В то время как экологи благоденствуют, правозащитники переживают трудные времена. Зачастую власти допускают небольшой протест, но любыми способами готовы пресекать масштабные акции. Поэтому многие общественные организации стараются не привлекать к себе внимания и не проводят крупные мероприятия.

В свое время я брала интервью у создателей мобильного приложения iHomo, и те рассказали, как важно избегать излишней публичности в китайском обществе. Приложение iHomo помогало геям и лесбиянкам находить пару для фиктивного брака, чтобы успокоить консервативных родственников.

Иногда грань между дозволенным и запрещенным остается крайне зыбкой. Одного разоблачителя коррупции хлопают по плечу, другого – бросают за решетку. Из-за этого всем приходится быть начеку.

«Китайские власти ничего не запрещают категорически. Сначала они вмешиваются в деятельность отдельных активистов, что становится сигналом для других. Полиция тоже заявляется не сразу – сперва человека могут предупредить, например, через друзей», – поясняет Салменкари.

В 2015 году на месяц были задержаны активистки из так называемой «феминистской пятерки». Они подготовили акцию против сексуальных домогательств и, казалось бы, это не угрожало авторитету партии, которая в своей пропаганде постоянно подчеркивает равноправие полов. Быть может, по мнению партии, девушки слишком осмелели и стали чересчур заметны в соцсетях. Власти предостерегали их еще до ареста: одну из них полиция пригласила на обед, чтобы отговорить от протестных намерений. А ее отца пытались заставить повлиять на дочь увещеваниями и угрозами, как пишет в своей книге «Миллениалы Китая. Поколение „Хочу“» (China’s Millennials: The Want Generation) журналист Эрик Фиш.

Несмотря на эти препоны, девушкам, очевидно, удалось повлиять на ситуацию. Сразу после их митинга по поводу недостатка женских общественных туалетов многие города начали требовать внести в планы застройки дополнительные кабинки. Когда феминистки заявили, что женщины подвергаются дискриминации при приеме на работу, работодателей в Пекине за это стали штрафовать.

Шумные группы активистов, организующие небольшие митинги, и более осторожные общественные организации гармонично дополняют друг друга. Иногда закулисным игрокам легче продвигать идеи равноправия, если громкие выступления уже привлекли внимание к проблеме. Об этом говорит и отношение к «феминисткой пятерке»: девушки наказаны, но власти все же взялись за те несправедливости, на которые они указали.

Интересно наблюдать, как потихоньку в Китае пробуждается гражданское движение, ведь общественные организации – это первый шаг к демократии. В обществе появилась новая революционная мысль: необязательно ждать приказа партии, чтобы менять мир вокруг себя. Все больше китайцев начинает осознавать, что сообща можно изменить жизнь в своей деревне, целом городе или даже стране.

Зная китайский, можно общаться с 1,4 млрд человек

На китайском языке говорит больше миллиарда людей по всему миру, поэтому многим кажется, что, если его изучить, можно свободно общаться как минимум со всем населением Китая. Решаясь на такую сложную задачу, не все понимают, что китайский язык включает в себя множество наречий. В Китае их называют диалектами, хотя зачастую они различаются настолько сильно, что их носители вряд ли поймут друг друга без переводчика.

«Иностранцы иногда считают, что в Китае существует несколько языков, но наши ученые классифицируют их как диалекты, – говорит профессор факультета китайской филологии Пекинского университета Сян Мэнбин и приводит обратный пример: – В Швеции и Норвегии говорят на диалектах одного языка, но официально шведский и норвежский – разные языки».

Таким образом, понятие языка и диалекта – вопрос формулировки. Профессор Сян не горит желанием углубляться в подробности, в Китае это щекотливая тема: правительство стремится доказать всему миру, что страна едина в плане языка. Однако западные лингвисты зачастую утверждают, что разница между китайскими «диалектами» не меньшая, чем между французским и испанским языками. Как-то раз мы ехали на поезде с моим учителем китайского, и даже он не смог понять, говорили наши соседи на одном из диалектов китайского или вообще на каком-то другом языке.

В китайском семь основных языков (или диалектов): мандарин (или мандаринский), у, кантонский (или юэ), минь, хакка, гань и сян. В свою очередь, каждый из них делится на диалектные группы, подгруппы и так далее[20]. Большинство говорит на мандаринском, или севернокитайском языке. Юэ – распространенное кантонское наречие: его в разных вариациях можно услышать в Гонконге и к северу от него. К диалекту у относится знаменитый шанхайский говор. Эти семь вариантов китайского используют ханьцы – 90 % населения Китая. Есть в стране и несколько десятков языковых меньшинств, в том числе тибетцы и уйгуры. Так что Китай – это огромный культурно-языковой котел.

Какой же язык преподают на курсах китайского? Путунхуа – официальный стандарт разговорного языка, который сформировался на базе мандаринского во времена создания КНР. Си Цзиньпин – первый китайский лидер, который идеально говорит на путунхуа. Изначально на нем не говорил никто: