Вражеские бомбардировщики после такой встречи стали избавляться от бомбовой нагрузки, сбрасывая бомбы на крестьянские поля, расположенные вблизи нашего аэродрома. А когда небо расцвело куполами парашютов пилотов и членов экипажей сбитых британских самолетов, то крестьянские ребятишки устроили настоящую охоту за ними. Выловленных британцев сдавали в полицейские участки, а за пойманных пилотов получали сотню немецких рейхсмарок.

Но меня это уже не интересовало, со слипающимися от сна глазами я вывел свой истребитель на глиссаду посадки и полностью отдался на волю своих рук и ног, которые автоматически выполняли необходимые движения по управлению машиной. Когда ее шасси коснулось асфальтобетона ВПП и истребитель бежал по взлетно-посадочной полосе, то я уже практически спал.

В последние дни наш северо-запад превратился в одно из наиболее активных направлений действия вражеской авиации. Казалось, что все самолеты противника шли на прорыв в рейх через зону ответственности нашего полка, и поэтому участились наши вылеты на боевые задания. Шасси истребителя только касалось асфальтобетона ВПП, а нас уже ожидал новый приказ и новый вылет на боевое задание. Инженеры-техники едва успевали обслужить истребитель, залить топливо, добавить масло и пополнить боезапас, как ты лез в пилотскую кабину и взлетно-посадочная полоса вновь стремительно неслась тебе навстречу. В иные дни напряжение, казалось, росло не по дням, а по часам, и я молил Бога, чтобы он дал сил не только мне, но и другим летчикам полка, которые сначала переставали улыбаться, затем смеяться, а потом наглухо замыкались в себе и уже на мир смотрели опустошенными глазами. Я понимал, что эта ситуация — временное явление и рано или поздно это пройдет и вернутся времена, когда парни оживут, интерес к жизни воскреснет и мы снова начнем шутить и улыбаться девушкам.

Наш полк начал терять летчиков-истребителей в этих боях, но отличная система подготовки летчиков, существующая в рейхе, в немалой степени способствовала тому, что эти потери сохранялись на очень низком уровне. Подполковник Арнольд Цигевартен всем сердцем переживал за каждого потерянного летчика и предпринимал всевозможные меры, чтобы эту тяжкую нагрузку боевых вылетов между летчиками полка перераспределить таким образом, чтобы они не сломались и не согнулись под этим бременем. Он стал громадное внимание уделять планированию боевых вылетов и особо не полагался на информацию, поступающую из вышестоящих инстанций, на организацию и осуществление разведывательных полетов.

К этому времени Арнольд редко когда садился в кабину своего истребителя и летал на боевые задания, как это делал ранее на Восточном фронте. Сегодня подполковник Цигевартен все время проводил в штабе, планируя операции и координируя боевые вылеты, а также решая вопросы технического обеспечения. Но его авторитет боевого пилота оставался по-прежнему весьма высоким и непоколебимым, офицеры и рядовые полка продолжали любить своего командира и доверять ему.

Двадцатипятилетним парнем Арнольд Цигевартен принял участие в гражданской войне в Испании и воевал в составе эскадры Кондор, где в боях сбил более десятка истребителей и бомбардировщиков республиканцев. В те времена он был молод, подвижен и, как говорили люди, знающие его, больше времени находился в небе, чем на земле. В то же время этот парень не хватал с неба звезд, здраво и рационально подходил к решению многих вопросов, но его сердце всецело принадлежало этим маленьким, быстрым и юрким самолетикам — истребителям.

В Оснаабрюкке подполковник Цигевартен очень редко бывал на свежем воздухе, он постоянно был занят штабной работой. При случайных встречах мы дружески кивали друг другу, и он как-то жалобно посматривал на меня. И в эти минуты я его хорошо понимал: при виде меня Цигевартен вспоминал небо и свой истребитель, который большую часть времени простаивал на стоянке. Несмотря на свою занятость, Арнольд продолжал всем сердцем рваться в небо и снова хотел сесть за штурвал истребителя, чтобы в бою с противником познать радость новой победы. Неоднократно он поговаривал, когда я в штабе из его рук получал приказ на новое боевое задание, что свою страсть к небу и полетам на истребителе он, как эстафетную палочку, передал мне. Поэтому мне приходилось не вылезать из кабины истребителя, постоянно участвовать в воздушных боях, водить в бой Динго и других летчиков своей и других эскадрилий.

Однажды, в один из обычных фронтовых дней, подполковник Цигевартен не выдержал напряжения штабной работы в закрытом помещении и попросил меня в качестве его ведомого слетать с ним на разведку, пройтись вдоль побережья Северного моря и посмотреть, что там происходит. Чтобы этим вылетом не сбить напряженный график других своих вылетов, я предложил подполковнику Цигевартену осуществить этот вылет очень рано утром до момента официальной побудки пилотов полка.

* * *

Солнце только проснулось, и край его диска едва показался из-за горизонта, когда пара наших истребителей, сделав короткий разбег по ВПП, начала набирать высоту, направляясь в сторону Северного моря. Перед вылетом Арнольд Цигевартен сильно нервничал, много курил, часто посматривал на часы, но, когда он сел в кабину своего BF109E, то магические флюиды донесли мне, что командир успокоился и пальцами рук прошелся по тумблерам и выключателям приборов, расположенных на передней панели истребителя. Двигатель истребителя негромко чихнул, из патрубков повалил черный дым, пару раз провернулся вал с тянущим винтом, и вскоре он равномерно загудел, набирая обороты. Черный дым из патрубков напомнил мне, что этот двигатель не проходил соответствующей обработки и модернизации нанотехнологией Норта. Что ж, мне опять пришлось прибегнуть к тещиному искусству вязать магические заклинания. Слава богу, что в этот ответственный момент никто не видел, как я дергаюсь телом и головой и руками делаю пассы. Через минуту магическая нанотехнология обработала основные узлы двигателя, сразу снизился шум от его работы, а его мощность, а значит, и скорость истребителя возросла на десять процентов.

Обер-ефрейтор Шульце, с которым мы недавно работали над созданием новых авиационных пушек, которые я после назвал «мотор-пушками», продолжал возиться со своим техническим барахлом в стороне и ни на что не обращал внимания. Двигатель же истребителя Арнольда Цигевартена набрал обороты и теперь тихо шелестел. Можно было идти на разбег и взлетать, но меня в эту минуту корежила эта мысль о мотор-пушках. Почему бы их не испытать в этом вылете на боевое задание, ведь по предварительным расчетам нам предстоял разведывательный полет, не обремененный встречами с врагом?!

Сказано — сделано: когда наши машины еще бежали по ВПП и готовились оторвать шасси от асфальтобетона, на них произошла смена оружия: мотор-пушки заменили обычные авиационные пушки.

Арнольд Цигевартен уверенно набрал высоту в четыре тысячи метров и направился к побережью Северного моря, а я по пятам следовал за ним. Когда вдали показалась синева моря, на нас свалилась пара североамериканских дальних истребителей Р-47 «Тандерболт». Эта атака североамериканцев не оказалась сюрпризом, мы ожидали ее с того момента, когда отметки двух истребителей появились на экранах наших бортовых радаров. А когда они появились в поле нашего зрения, мы опознали в них Р-47 «Тандерболт». Североамериканцы совершили красивый вираж и с шести тысяч метров начали неторопливо заходить на нас в атаку с задней полусферы. Причем парни пилотировали свои машины уверенно, выполняли сложные маневры, но пилотировали истребители так, словно работали на ринге с привычными спарринг партнерами. За одну только эту наглость североамериканцы заслуживали наказания поркой или парой очередей из мотор-пушки, но подполковник Цигевартен не захотел осложнять и так непростую международную обстановку. Он сделал вид, что не заметил этих выкаблучивающихся перед нами идиотов, и продолжал наш полет к побережью Северного моря, а я летел за ним в левом пеленге и чуть выше.