— Ненавижу этого типа, — пробормотал Макбрайд, побагровев от чувства неловкости. — Он тоже считает, что я сумасшедший.

Макмагона куда-то срочно вызвали, и Майкл, который закончил свой незаконченный рисунок, мимоходом спросил:

— Где вы были?

— На Кони-Айленде, — весело ответил Йоссарян. — И знаешь, Килрой там уже побывал.

— Килрой?

— Правда, Ларри?

— Кто такой Килрой? — спросил Майкл.

— Макбрайд?

— Йоссарян?

— Как-то раз в Вашингтоне я отправился поискать одно имя во Вьетнамском мемориале, где записаны имена всех погибших. Там был и Килрой, человек по фамилии Килрой.

— Тот же самый?

— Откуда мне знать, черт возьми.

— Я это выясню, — пообещал Макбрайд. — И давайте подробнее обсудим эту свадьбу. Может быть, у нас все получится. Я думаю, получится. Я и это выясню.

— Что это за свадьба? — требовательно спросил Майкл, когда они вышли из участка и направились к выходу из автовокзала.

— Не моя, — рассмеялся Йоссарян. — Я слишком стар, чтобы жениться еще раз.

— Ты слишком стар, чтобы жениться еще раз.

— Именно это я и сказал. А ты, наверно, все еще слишком молод? Женитьба, может быть, — дело не очень хорошее, но и не всегда такое уж плохое.

— Вот теперь ты говоришь слишком много.

Йоссарян выработал свои правила протискивания через толпу нищих: ежедневно он заготовлял и засовывал в карман пачку денег, выдавая из нее по доллару тем, у кого был робкий вид, и тем, у кого вид был угрожающий. Плотный человек с красными веками и тряпочкой в руках предложил Йоссаряну за доллар протереть очки или разбить их на мелкие кусочки, если Йоссарян откажется. Йоссарян дал ему два доллара и спрятал очки в карман. В этой живущей по своим законам зоне свободного предпринимательства самые удивительные вещи казались вполне обыденными. Он знал, что над ним висит смертный приговор, но попытался преподнести это известие Майклу эвфемистически.

— Майкл, я хочу, чтобы ты закончил юридический колледж, — серьезно и решительно сказал он.

Майкл отшатнулся от него.

— Па, черт побери, не хочу я этого. К тому же это дорого. Со временем, — продолжил он после удрученного молчания, — я бы хотел заняться какой-нибудь стоящей работой.

— Знаешь что? Я заплачу за учебу.

— Ты меня не поймешь, но я не хочу чувствовать себя паразитом.

— Пойму. Именно поэтому я и сам бросил сферу обслуживания, валютные спекуляции, игру на бирже, арбитраж и инвестиции. Майкл, я тебе обещаю еще есть семь лет крепкого здоровья. Но это максимум того, на что ты можешь рассчитывать.

— А что будет потом?

— Спроси Арлин.

— Кто такая Арлин?

— Женщина, с которой ты живешь. Разве ее не так зовут? С кристаллами и гадальными картами.

— Ее зовут Марлин, и она уже не живет со мной. А что будет со мной через семь лет?

— Со мной, остолоп. Мне будет семьдесят пять. Майкл, мне уже шестьдесят восемь. Я тебе гарантирую еще семь лет моего крепкого здоровья, и за эти семь лет ты должен научиться жить без меня. Если не научишься, ты — конченый человек. После этого я тебе ничего не могу обещать. Без денег жить нельзя. К деньгам привыкаешь, стоит только раз попробовать. Люди воруют, чтобы добыть денег. Каждому из вас после вычета налогов я смогу оставить не больше пятисот тысяч.

— Долларов? — Майкл чрезвычайно оживился. — Да это же целое состояние!

— При восьми процентах, — меланхолично сказал Йоссарян, — ты будешь получать сорок тысяч годовых. По крайней мере треть пойдет на налоги, и у тебя будет оставаться двадцать семь тысяч.

— Но это же гроши! На такие деньги мне не прожить!

— Я тоже это знаю. Поэтому-то я и говорю так много. Что ждет тебя в будущем? Ты видишь что-нибудь впереди? Посторонись-ка.

Они уступили дорогу молодому человеку в тапочках, который улепетывал от дюжины полицейских, бежавших с не меньшей скоростью и окружавших его, Потому что он только что зарезал кого-то в другом конце автовокзала. Среди полицейских, топая тяжелыми черными ботинками, бежал Том Макмагон, у которого от натуги был жуткий вид. Увидев, что путь вперед ему отрезан, проворный парень оставил их всех с носом, сделав крутой вираж и нырнув на ту самую пожарную лестницу, по которой недавно спускались Йоссарян и Макбрайд, и вероятно, принялся фантазировать Йоссарян, теперь уже никогда не появится на свет Божий, или еще того лучше — уже вернулся на этот этаж и как ни в чем не бывало следует за ними в своих тапочках. Они прошли мимо сидящего на полу человека, который спал в лужице собственной мочи, потом мимо еще одного бесчувственного подростка, а потом дорогу им преградила костлявая женщина лет сорока с жесткими светлыми волосами и похожим на кровавую рану ртом.

— Хотите отжариться за никель, мистер? — предложила она.

— Пожалуйста, — сказал Йоссарян, делая шаг в сторону.

— Хотите отжариться за никель каждый? Можете отжариться одновременно за никель каждый. Папашка, можете отжариться оба за один никель.

Майкл с натянутой улыбкой пытался увильнуть от нее. Она уцепилась за рукав Йоссаряна и не выпускала его.

— Хочешь, отсосу?

Йоссарян в смертельном ужасе вырвал руку. Лицо у него горело. И Майкл был поражен, увидев, как потрясен его отец.

Глубоко под землей Джордж К. Тилью, предприниматель с Кони-Айленда, умерший почти восемьдесят лет назад, сидя за шведским бюро, считал свои деньги и пребывал на верху блаженства. Его капитал никогда не уменьшался. Перед глазами у него находились посадочная и конечная площадки русских горок, которые он взял с собой из своего парка аттракционов «Стиплчез». Рельсы, поднимающиеся к точке, откуда начинался самый крутой спуск, и исчезающие из вида в занимаемом им похожем на пещеру туннеле, выглядели как новенькие. Он исполнялся гордостью, взирая на свою замечательную карусель, на «Эльдорадо». Сооруженная в Лейпциге для германского кайзера Вильгельма II, она, возможно, все еще была лучшей каруселью в мире. Три платформы с лошадьми, гондолами, резными утками и поросятами вращались каждая со своей скоростью. Нередко он запускал «Эльдорадо» без людей, только для того, чтобы получше рассмотреть отражения в серебряных зеркалах сверкающего осевого цилиндра и упиться зычным голосом каллиопы, который, как любил он шутить, был для его ушей прекраснее любой музыки.

Он переименовал русские горки в «Ущелье дракона». В другом месте парка у него была «Пещера ветров», а у входа вертелась «Бочка смеха», в которой неумелые, ступив на крутящееся днище, сразу падали на колени, а потом, сбившись в беспорядочную кучу, натыкались друг на друга, пока не отползали к малому радиусу или пока им не помогали служители или более искушенные посетители аттракциона. Тот, кто знал как, мог пройти по кругу без всяких неприятностей, выбрав путь по пологой диагонали и против направления вращения, но это было совсем не интересно. Можно было упорно шагать вверх по уходящему вниз основанию, никуда не попадая и вечно оставаясь на одном месте, но это тоже было не очень интересно. Зрители обоих полов с особым удовольствием любили смотреть на страдания хорошеньких дамочек, которые, пытаясь удержаться на ногах, обеими руками прижимали к бедрам юбки в те дни, когда брюки еще не получили признания как благопристойная часть женского одеяния.