Ромашица, видимо, меня сразу узнал и поэтому ткнул пальцем в Игоря:

– Кто такой? Этого лейтенанта я знаю, известный демагог, а вы какую должность занимаете?

– Это кто демагог? – выпалил я, не выдержав оскорбления. – Не нужно старые ссоры и личную неприязнь раздувать с новой силой. Особенно в рейде, товарищ майор.

– Не майор, а подполковник! Протрите глаза! – рявкнул партийный босс.

Я оговорился специально, из желания уколоть секретаря парткомиссии, которого терпеть не мог. Он оказался злопамятен, этот карьерист. Не забыл нашу старую встречу.

– Виноват, вроде прежде вы были майором. Растете на глазах, как на дрожжах, воюете, наверное, много! – ухмыльнулся я.

– Ну а вы, товарищ лейтенант, на своей должности можете и застрять.

– Это вряд ли. Старшего лейтенанта всегда дадут, – усмехнулся я.

– Ну наглец, ну грубиян!

– А почему наглец? Я вас не трогал и никуда не посылал. Все оскорбления и маты только от вас, товарищ майор, извиняюсь, подполковник.

– Я приеду в полк, проверю документацию в роте. Обязательно! Я ничего никому не прощаю, – угрожающе пообещал он, дыша на нас перегаром. – А то как-то забыл я про вас, лейтенант!

Вот черт, попался на глаза мерзавцу, теперь будет опять доставать. Начальники еще немного поорали на Игоря и умчались дальше.

– Алкаши проклятые, еще поучают, солдат бы постыдились, протрезвели бы вначале, – возмутился Игорь.

– Кому война, а кому ступенька на лестнице головокружительной карьеры, – горько вздохнул я в ответ.

Едва пыль перестала клубиться на дороге, как показалась следующая группа БТРов. На головном сидел генерал в полевой форме – новый командарм. Я его узнал по вставным передним зубам и резкому, скрипучему голосу, напоминавшему скрежет металла по стеклу.

– Иди, твоя очередь отдуваться перед начальством, – подтолкнул меня под «пули» Марасканов.

– Кто вы такие? Что стоите тут? – спросил командарм.

– «КамАЗ» перевернулся, и ракеты рассыпались, выставлены охранять, – ответил я.

– Чей «КамАЗ», где он? Кто был старшим машины? – принялся засыпать нас вопросами генерал. Рядом с ним пристроились «шестерки» с блокнотами и планшетами, с готовностью записывая все, что он говорил.

– Не знаем. Машину вытянули и увезли, мы ждем кран и тягач, чтобы погрузили «упаковки», – ответил Игорь.

– Кто старший?

– Наверное, я – лейтенант Ростовцев, заместитель командира роты. Это командир взвода – старший лейтенант Марасканов и семь бойцов восьмидесятой мотострелковой.

«Писарчуки» все записали, делая особые пометки, и что-то зашептали на ухо командарму. Дубовин кивнул и проскрипел нам следующее:

– Х-м, приказываю бронежилеты и каски никому, в том числе и вам, не снимать, следить, чтобы ракеты не уперли.

– Да их, товарищ командующий, вдесятером не сдвинешь, тяжелые, – ответил я.

– Ну-ну, бдительность и еще раз бдительность, скоро вас сменят, сейчас же вызовем технику.

Хорошо, что мы успели надеть броники, а то еще раз получили бы нагоняй.

И весь этот караван машин, обвешанный радиостанциями и облепленный штабными деятелями, умчался, клубя пылью по горной дороге.

– Ты его откуда знаешь? – поинтересовался Игорь.

– На той неделе какое-то мероприятие в дивизии проводилось, я вместо Артюхина ездил от батальона для массовости. Вот этот «кадр» объявил такую хохму: основные потери у нас оттого происходят, что толпа бойцов сидит сверху брони. Машины, мол, как цыганский табор, обвешаны солдатами, а их шальные пули и осколки цепляют. «Приказываю, – говорит, – всех усадить внутрь танков, БМП и БТРов. Каждый должен быть в каске и бронежилете, и если ранили, а защиты не было, то раненому выговор объявить надо вместо награждения медалью или орденом».

– Ну дает! Вот цирк-то! Это как же по такому пеклу сутки трястись в тесноте, да еще и в жестяной коробке? А в Кандагаре – там вообще жара за пятьдесят градусов, меньше не бывает! Помрешь через час!

– Кто-то ему попытался сказать и про подрывы на фугасах, и про гранатометы, но Дубовин и слышать этого не хотел. Всех усадить в десанты – и точка! Но, как видишь, сам сидит сверху, и толпа «шестерок» вокруг, наверное, уже убедился в глупости своего распоряжения, – улыбнулся я.

– Они все как из Союза приедут, то такие умные, но война их быстро обламывает, – констатировал Игорь. – Одно спасение от глупых приказов – их полное неисполнение.

– Все зависит от конкретного человека. Иной негодяй и сам понимает ненужность распоряжения, но продолжает гнуть свою линию. А другой доходит до порога глупости и останавливается, дает отмашку – «отставить». Ошибки признавать всегда тяжело, особенно высокому начальству, если ты много о себе возомнил и считаешь себя личностью исторического масштаба. Вершитель судеб, полководец, титан, гигант мысли – вот головенка и закружилась, – сказал я с горечью.

Рисовая каша под громким названием «плов» не удалась. Что можно туда добавить? Мелко нарезанное сало из баночки, паштет, сушеные морковь и лук.

– Якубов, где сушеные лук и морковку взял? – спросил я.

– На складе у земляка, отсыпал немного, еще специй захватил, но мяса нет, тушенки – тоже. Как сделать вкуснее? Может, подстрелим кого-нибудь? – улыбнулся узбек.

– Кого, Гурбон? – тяжело вздохнул я. – Разве что Зибоева: в нем мяса много, гораздо больше, чем в Свекольникове.

– Я предлагаю курицу достать, – сказал повар.

– Где, в кишлаке? Чтобы через полчаса бушующая демонстрация вокруг нас ходила и камнями забрасывала. Кишлак-то ведь не брошенный, – отказался я от его авантюрной идеи.

– Потихоньку похожу вдоль реки, может, кто и попадется. Гуси, куры бродят всегда без присмотра, где хотят. Потери одной птицы жители не заметят.

– Зато я замечу потерю тебя самого. Забыл, как за одну корову было четыре ошкуренных и выпотрошенных трупа?

– Нет, не забыл. Но то же корова, а тут всего курица, – продолжал гнуть свою линию Гурбон.

– У азиатов воровство – страшный грех, камнями забьют! Нет! – отказал я в просьбе.

– Я тоже азиат и мусульманин, – широко улыбнулся Якубов.

– Ты – не настоящий, ты – советский узбек, к тому же глупый городской романтик! Прекрати даже мечтать о мясе. Что-нибудь придумаем. Завтра тушенку Берендей привезет. Может быть.

– А может и не приехать, – произнес с сомнением Гурбон.

– Допускаю и такое, вот тогда и пойдем к аборигенам в гости, пусть сами угощают, но без воровства, – поддержал меня взводный.

Мы с Игорем залегли между поребриком и БМП на расстеленных матрасах и отбивались от вражеских комаров. Ночь, черная и мрачная, спустилась в ущелье, словно демон зла. В миг стало тихо и темно. Ни огонька, ни шевеленья. Армия ушла за перевал так далеко, что ее не могло быть слышно, а местные жители ложились спать слишком рано, сразу с заходом солнца. Наверное, от этого у них так много детей. Да и чем еще можно заняться в кромешной тьме, имея гаремы?