— И рискнуть быть брошенными в Ньюгейт?

— Или хуже, — покачала головой Элпью, — вызвать ее гнев. В ярости она привыкла раздавать оплеухи.

— Я могу еще кое-что рассказать об этой банде неуправляемых возмутителей спокойствия — титирах. Сегодня пара этих ужасных мальчишек промчалась мимо меня на явно краденых лошадях. Добрый коновал, который подвез меня обратно в город, поведал, что один из них мчался на украденной лошади и врезался в дерево сразу за заставой на Тоттнем-Корт. Лошадь погибла на месте, а самого парня отвезли в больницу Святого Варфоломея.

— Ненавижу титиров! — воскликнула Элпью. — Лорду Рейкуэллу повезло, что у него надежное алиби. Думаю, что заключение в Тауэре исключает его из числа подозреваемых.

— Они умудрились закинуть мой парик прямо на подоконник к... — Вскрикнув, графиня прижала ладонь ко рту. — Пипс! Он посчитает меня полной невежей. Я и рубца поесть не пришла, и не извинилась.

— Кто такой этот Пипс, чье имя вы опять выкрикнули?

— О, Сэмюэл Пипс. Я знала его много лет назад. Он живет рядом с концертным залом в Йорк-Билдингс. Он служил в морском ведомстве. Даже не настоящий моряк, так, клерк.

— Может быть, он что-то видел в ту ночь?

— Он практически слеп. — Графиня наклонила набок голову. — Но он и правда говорил о каком-то шуме.

— Так пойдемте поговорим с ним.

— Завтра.

— Девять часов очень холодного вечера. — На площадь вышел ночной сторож. Он неторопливо обошел Сент-Джеймс-сквер, поглядывая на ярко освещенные окна. — И все спокойно.

— Девять часов! — Графиня вскочила. — Нам пора домой.

Первое, что встретило их, когда они вошли в дом на Джермен-стрит, — запах.

— Мне страшно, Элпью, — промолвила графиня, крадясь к кухне. — Что могло случиться?

— Даже не представляю, миледи. — Элпью обошла ее. — Пахнет, как в дорогой закусочной.

— Знаю. Какой восхитительный аромат, — сказала графиня. — Но нам хорошо известно, что Годфри готовить не умеет.

Элпью приоткрыла кухонную дверь, и сыщицы ахнули при виде открывшейся им идиллической домашней картины. Годфри, умытый и причесанный, сидел за столом, с которого убрали все бумаги и изысканно накрыли. Сара вешала на окно занавески, до этого пожелтевшие, а сейчас поразительной белизны, Ребекка же наклонилась над котелками, рядком висевшими над огнем.

Поднимавшийся от этих котелков пар был несравненно ароматнее, чем запахи в заведении Локета.

— Я велела Саре купить разных вин у вдовы Пикеринг, так как не знаю ваших вкусов, — сказала Ребекка, указывая на батарею бутылок, выставленных на буфете. — Там ром, черный Кюрасао, венгерское, настойка на персиковых косточках, рейнское и для послеобеденного отдыха — шалфеевая настойка.

Графиня и Элпью приросли к месту. Только, повернув головы, таращились на выстроившиеся на буфете напитки.

— Что касается ужина: на первое, — проговорила Ребекка, снимая фартук, — я приготовила кинк.

— Кинк? — переспросил Годфри, в глазах которого мелькнула искорка надежды, так как Сара нагнулась, чтобы взять вторую занавеску, и ее грудь оказалась на уровне глаз старика. Он удовлетворенно заворчал.

— Это французский суп с чесноком, шафраном и луком-пореем, с приправой из апельсинов и лимонов.

Графиня решила, что она спит, видит сон и в любой момент может проснуться. Она кротко улыбнулась Элпью.

— Затем — говядина а-ля мод.

— А-ля мод? — Элпью заговорила только ради того, чтобы привести в движение отвисшую челюсть.

— Приготовленная с беконом, кларетом, гвоздикой, мускатным орехом, перцем, корицей и подаваемая на гренках из французского хлеба. — Ребекка сняла с одного из котелков крышку, и комната наполнилась божественным ароматом еще одного изысканного блюда. — К ней будут поданы салаты из вареной моркови и свеклы.

Годфри отхлебнул лучшего рейнвейна. Элпью и графиня уставились на него, а Ребекка меж тем продолжала:

— И наконец, снежный крем — это сливки и яйца, взбитые с розовой водой и розмарином, а к напиткам немного сладкой пшеничной каши на молоке и миндаль. — Она развернула какой-то пакетик. — Чуть не забыла. Я купила вам подарок за то, что разрешили у вас пожить. — Она достала из пакета белый квадратик льна. — Это салфетки из нового модного магазина д'Ойлиса на Генриетта-стрит.

Графиня и Элпью по-прежнему не могли сдвинуться с места.

— Д'Ойлис! — только и воскликнула леди Анастасия.

— Да вы садитесь, садитесь. — Взмахом руки Ребекка указала на стулья и стала раскладывать салфетки рядом с приборами. — Еда остынет.

Компаньонки следили за ней как завороженные.

— О нет! — вскричала Ребекка. — Вы что, вегетарианки?

— Конечно, нет, — сказала Элпью, подходя к столу и отодвигая для своей хозяйки стул. — Мы принадлежим к англиканской церкви.

После трапезы, когда Сара с ведром воды ушла на двор мыть посуду, а Годфри вздремнул в своем кресле у огня, Ребекка налила себе остатки рома.

— Вернемся к более серьезным предметам... — Графиня пристально посмотрела Ребекке в глаза. — Почему вы нам солгали?

Ребекка не ответила.

— Повторяю, мистрис Монтегю, вы нам солгали. Вы знаете о миссис Лукас гораздо больше, чем сообщили нам.

— Например?

— А мистер Лукас?..

— Театр отличается от реальной жизни, — сказала Ребекка. — Здесь важно совсем другое.

— Довольно этой чепухи! — отрезала графиня. — Я не вчера на свет родилась. Различие между выдумкой и реальностью и правдой и ложью существует.

— Вы не понимаете...

— Зато я понимаю, что вы решили подольститься к нам замечательным ужином...

— Нет! — Ребекка стукнула по столу, отчего зашатались бокалы. — Я люблю готовить. Люблю еду. А на пятерых готовить легче, чем на двоих. Я думала, вам понравилось.

— Нам очень понравилось, — сказала Элпью. — Но мы не можем работать с вами, если вы не откроете нам всей правды. О вас, об Анне Лукас, обо всем.

— Мне нечего сказать.

— Вам очень даже есть что сказать, мистрис Монтегю. Например, вы можете объяснить, что происходило во время ваших визитов домой к миссис Лукас, после которых она всегда, по словам няни ее ребенка, заливалась слезами?

— Я об этом не знаю. Я никогда не стремилась ее обидеть.

— Мы видели, как вы с ней обращались, — фыркнула Элпью. — Мы были в тот вечер в концертном зале, помните? И из-за вас она расплакалась перед всеми нами.

Ребекка молчала. Вернулась со двора с чистыми тарелками Сара. Слышалось только потрескивание огня и позвякивание раскладываемой по местам посуды и кухонной утвари. Ребекка не отводила глаз от своего бокала.