Я не нашлась, что сказать, и метров триста мы проехали в полном молчании. Потом Ирка покосилась на меня и, очевидно, решила пожалеть, потому что сменила тему.

– Тебя домой отвезти?

– Нет, лучше сначала к тебе, – я с трудом очнулась от неприятных мыслей. – Я хочу переодеться во что-нибудь чистое. У тебя же вроде лежат какие-то мои одежки?

Ирка молча кивнула и повела машину в сторону от многоэтажек Пионерского микрорайона, на проселок, ведущий к частным домам на окраине.

Спустя пять минут мы уже входили в дом.

– Твои уехали сразу после обеда, – сообщила Ирка, заметив, что я прислушиваюсь. – Дома никого, Моржик улетел в Москву за товаром. Пусто и тихо…

Не успела она договорить, как истерически завизжал телефон.

– Алло? Привет! Да, она у меня, – проговорила Ирка в трубку.

Я поняла, что звонит Колян, и подошла к телефону, не дожидаясь приглашения.

– Привет, Колян, не волнуйся, со мной все в порядке, минут через двадцать буду дома! – бодрой скороговоркой протарахтела я.

– Поторопись, пожа…

Колян не успел договорить. Из трубки донесся приглушенный расстоянием возмущенный визг, потом встревоженный голос мужа воскликнул: «Колюша, отдай папе трубочку!», затем трубкой пару раз сильно ударили, предположительно об пол, и наступила тишина.

– Алло? – позвала я, прислушиваясь.

– Мам-ма! – завопил соскучившийся ребенок. – Мама-уа-уо-о!

– Он рыдает, – пояснил Колян.

– Это понятно и без сурдоперевода, – расстроенно заметила я.

Прислушивающаяся к нашей беседе Ирка поспешно распахнула платяной шкаф и выудила из него мои летние джинсы. Выражая благодарность, я молча приложила одну руку к сердцу, другой стянула с себя испоганенную юбку и сказала в трубку:

– Успокой ребенка, я скоро буду!

Повесила трубку, натянула штаны и побежала прочь из дома, во двор, к машине, которую Ирка даже не загоняла в гараж.

– Быстро бегаешь, – заметила тяжело отдувающаяся Ирка, присоединившись ко мне минутой позже. – Видать, натренировалась!

– Бодливая корова на тренерской работе творит чудеса, – буркнула я, нетерпеливо притопывая ногой, как будто придавливала педаль газа.

Сердилась я сама на себя: зачем вообще было ехать в этот Приозерный? Почему я никогда не упускаю возможности осложнить себе жизнь?

Вопрос этот я задавала себе уже не раз, однако он всегда был риторическим и не предполагал ответа.

Остаток вечера в узком семейном кругу прошел спокойно, ничего примечательного не произошло, если не считать нашей с Коляном непродолжительной дискуссии по поводу одного известного детского стихотворения.

– Кыся, А.Барто – это женщина или мужчина? – спросил Колян, едва я переступила порог.

– Кака! – требовательно произнес Масянец, подпрыгивая у папы на коленях.

Ребенок настойчиво тянул из рук Коляна иллюстрированную книжку. Что-то новенькое, видно, Колян купил! А малыш, как обычно, желает прослушать новое литературное произведение раз десять-пятнадцать подряд.

– Дубль восемь, – Колян со вздохом раскрыл сборник. – Начинаем сначала… Уронили мишку на пол, оторвали мишке лапу…

– Барто зовут Агния, – переобуваясь в домашние тапки, ответила я мужу. – Насколько я понимаю, это женское имя.

– А стишки тут есть совсем не женские! – сообщил Колян, прерывая печальную повесть о покалеченном топтыгине. – Такое мог бы написать сексуально озабоченный мужик! Вот, послушай!

– Слушаю, – я присела на диван и забрала к себе Масю.

Купили в магазине

Резиновую Зину.

Резиновую Зину

В корзине принесли.

Она была разиней,

Резиновая Зина:

Упала из корзины,

Измазалась в грязи! —

продекламировал Колян.

– И что тут особенного? – спросила я.

– Здрасьте! – всплеснул руками муж. – Ты разве не поняла? Резиновая Зина! Да еще разиня! То есть с разинутым ртом! Это же довольно точное описание надувной женщины из секс-шопа!

– Ага, а «измазалась в грязи» – это, по-твоему, символическое описание ее нравственного падения, да? – захихикала я.

– Возможно, – Колян замолчал и задумался.

– Интересно, что сказал бы по этому поводу Фрейд! – съязвила я.

– Ладно, ладно, кто бы что понимал в психоанализе! – надулся муж.

Мы еще немного поговорили на тему сексуальной озабоченности и единодушно решили, что с этим нужно что-то делать. В смысле, с озабоченностью.

– У меня есть пара идей на этот счет, – оживился Колян. – Я расскажу тебе о них, когда Маська уснет.

– Лучше завтра, – зевнув, попросила я.

Я страшно устала и жутко хотела спать. Уснула, кажется, даже раньше, чем укачиваемый мной Масяня.

– И! – радостно запрыгал в коляске Масянька, увидев спешащую навстречу Ирку. – И-и-и-и-й!

Приветственный вопль перешел в визг, от которого закладывало уши. Шокированный этим шумовым эффектом гражданин на ближайшей к нам лавочке уронил на землю свою газету.

Растроганная Ирка, расплывшись в ответной улыбке, бросилась к коляске с громким криком:

– Привет, Масянец-толстусянец!

Любитель свежей прессы, едва успев поднять свою газету, выронил ее вновь.

– Масюслик мой миленький! – ворковала Ирка, обнимая сидящего в коляске ребенка.

Я заметила, что задние колеса экипажа приподнялись над землей, и предупредила подругу:

– Малыш пристегнут ремнем. Ты хочешь взять его на ручки вместе с коляской?

– Да? То-то мне тяжеловато! А я подумала, это Масянька так поправился за то время, что мы с ним не виделись! – Ирка отпустила ребенка.

– Ага, за те три дня, что вы были в разлуке! – хмыкнула я.

Вручила малышу бутылочку с соком и покатила коляску по парковой аллее в сторону летнего кафе, за столиком которого нас ждали Колян и Моржик.

Иркин супруг, наш добрый друг и в некотором роде мой крестник, ворвался к нам в дом в районе полудня – как я поняла, прямиком из аэропорта.

– Люди! Мы своего счастья не понимаем! – возвестил он с порога. – В Москве плюс восемь, дождь, слякоть, а у нас такая красотища! Двадцать три градуса, солнышко, листопад! Пойдемте в парк!

– А домой ты заезжать не будешь? – спросила я, лоббируя интересы подруги. – Небось Ирка там еды наготовила как на свадьбу, чтобы сразу начать кормить тебя, отощавшего в странствиях.

– Накормлюсь в парке шашлыком, – отмахнулся Моржик.