Утеснение калидонцев куретами, подожженный город, мольбы сограждан, предлагаемые дары — это явно искусственное сближение с ситуацией Ахилла — с Троянской войной, поражением ахейцев, подожженным кораблем, с посольством.

В первоначальном сказании о Мелеагре жизнь героя зависела от заколдованной головни, Гомеру это было не нужно — он магию убрал. Мелеагр убивал дядей, но Гомеру нужна была война, чтобы параллель с Ахиллом стала наглядной. В сказании мать разгневалась на Мелеагра, Гомер же заставил и ее просить Мелеагра о помощи — чтобы было более похоже на ситуацию Ахилла, у которого оскорбивший его Агамемнон искал теперь помощи. Концовка у сказания о Мелеагре явно была не та, которую нарисовал Гомер.

«Что за странная концовка! — возмущается один немецкий исследователь. — Можно ли представить себе, что победивший герой, прогнав куретов, потребовал обещанных даров от соплеменников... а те злорадно напомнили ему, что он не пошел на предложенный договор? Это же концовка бурлеска, а не героической поэмы». Но Гомеру такая концовка нужна была для притчи, для возможности сказать: вот; все равно ведь выйдешь к боям — как Мелеагр, но даров можешь и не получить. Так уж лучше раньше согласиться: бери дары, пока предлагают. Но самое главное, в убранной концовке сказания важным компонентом была смерть Мелеагра: колдовство матери было скоро реализовано (по Гесиоду, Аполлоном — бог погубил Мелеагра). У Гомера есть лишь намек на гибель Мелеагра (Эриния внемлет воплю матери наслать на сына смерть), но смерть отдалена от событий рассказа. Без этого отдаления нет возможности нарисовать Калидонскую войну, бедствие и просителей с дарами, от которых не стоит отказываться.

В 1908 году, почти полвека спустя после работы Ла Роша, Георг Финслер предположил, что сходство двух сказаний не случайно, что гнев Мелеагра послужил образцом для тех певцов, которые создавали сказание о гневе Ахилла. Эту идею подхватили Д. Мюльдер, У. Виламо-виц и др. Появилась и противоположная идея — что не этолийское сказание стало образцом для песен об Ахилле, а наоборот, что они вызвали подражание в Этолии (так думает В. Шадевальдт, которому сказание о Мелеагре представляется несобранным).

Приоритет все-таки явно на стороне сказания о Мелеагре. Оно значительно более цельное и логичное, а в «Ахил-леиде» есть признаки искусственности и подражательности. Это показали Мюльдер и др. Так, воздержание от битвы у Мелеагра лучше обосновано: это ссора с братьями матери и, стало быть, с матерью, которая жаждет смерти сына. По сравнению с этим обида Ахилла за отнятую пленницу мелковата. Пребывание отошедшего от боев Мелеагра в осажденном городе у жены вполне понятно — куца ж ему еще податься? Ахиллу же оставаться под Троей после ссоры не было резона (и это отразилось в колебаниях, которые ему придает певец, — отплывать или нет). Действие это-лийского сказания логически вело к смерти Мелеагра: он убил братьев матери, она ему мстит, сжигает головню его жизни, и это ведет к его гибели. Смерть же Ахилла, хотя и завершает его эпопею, из завязки сюжета логически не вытекает. Смерть ему была предвозвещена богами, если не оставит Трою, а вмешательство богов всегда свидетельствует о нарушении естественной логики событий.

Однако, коль скоро первоначальный облик сказания о Мелеагре вырисовывается весьма далеким от истории Ахилла, вся эта конструкция теряет свою убедительность. Вряд ли (или в очень малой мере) колонистские песни об Ахилле создавались с заметной ориентировкой на старый материковый эпос о Мелеагре.

Так или иначе, в «Пресбее» вся эта конструкция вставная, как и вся речь Феникса.

6. Сын Эллады, отец Европы. Некоторые унитарии выдвинули спасительное предположение, что если разновременные пласты и были в «Пресбее», как и в «Илиаде» вообще, то это всего лишь стадии в творчестве одного поэта, этапы его работы над созданием «Илиады»: более ранний вариант проще, более поздний — разрабо-таннее, введены новые герои. Но автор один.

Что ж, теоретически это возможно. Изучаем же мы по черновикам и первоизданиям ранние версии «Евгения Онегина», «Войны и мира». Но для проверки обратимся к фактам.

Феникс — одна из самых загадочных фигур «Илиады». В образе Феникса и в его речи есть такие особенности, которые несовместимы с остальной «Илиадой», с ее представлениями о героях, и, следовательно, они не могут принадлежать тому же автору. Немец Э. Бете, известный аналитик, защищавший, однако, авторство основного текста, признал: «Феникс представляет труднейшую проблему, которую и я не могу решить» (Ве^е 1914: 76, 7).

Прежде всего рассмотрим некоторые детали биографии Феникса, как она подана в этом эпизоде. По его словам, он сын царя Аминтора, владевшего Элладой (тогда это была небольшая область на южной окраине Фессалии (Северо-Восточной Греции). Оттуда Феникс, рассорившись с собственным отцом, бежал во Фтию, к отцу Ахилла Пелею. Но позвольте, в Каталоге же кораблей ясно сказано, что «холмную Фтию и славную жен красотою Элладу» представляли в коалиции 50 кораблей Ахилла. Это владение его отца Пелея, оно включает Элладу. Так что Эллада не может быть царством Аминтора — и не только в «Каталоге». «Чада Эллады» упоминаются в речи Ахилла в XVIII песни. Да и только что, в IX песни, в отповеди Одиссею, Ахилл, говоря, что он не нуждается в браке с дочерью Агамемнона, ссылается на то, что отец ему подыщет невесту на родине — «много ахеянок есть и в Элладе, и в счастливой Фтии» (IX, 395).

А в речи Феникса владение Пелея и Ахилла именуется только Фтией — в соответствии с отведением Эллады под царство Аминтора. И так же точно владение Пелея и Ахилла именуется еще кое-где в «Илиаде», в песнях I и XVIII, — видимо, в местах, принадлежащих тому же слою вставок. Впрочем, упоминание одной лишь Фтии не исключает принадлежности и Эллады к тому же владению, коль скоро во Фтии находится столица. Но все же более вероятно, что Эллада в таких речениях и не имелась в виду. А возможно, что по этим упоминаниям автор речи Феникса и смоделировал свою географию. Народ долопов, пожалованный Фениксу в управление, вообще в «Илиаде» не встречается, это новый для «Илиады» народ (вообще-то Долоп — это эпитет Додонского Зевса — того, которому возносит мольбы Ахилл в «Папгроклии»).

Далее, Феникс в своей речи многословно напоминает Ахиллу, как он, Феникс, стал воспитателем Ахилла, как пестовал его с младенческих лет, держа при кормлении на коленях и утирая ему брызги из уст. Но ведь воспитателем Ахилла по другим источникам и по другим указаниям «Илиады» был кентавр Хирон. В песни XI Эврипил говорит Патроклу, что надеется на его врачебное искусство, которое тому поведал его друг Ахилл, обучавшийся у Хирона. Вообще Хирон во многих мифах выступает учителем героев, но особенно популярны были рассказы о пребывании у него Ахилла. Только один источник утверждает, что Ахилл обучался у Феникса. Этот источник — речь Феникса в «Пресбее».

Американец Джон Скотт, азартный и настырный унитарий начала XX века, устранял эту несовместимость разделением функций: Феникс нянька младенца, а Хирон — учитель подростка, они не мешают друг другу. Как можно так невнимательно читать «Илиаду»! Феникс в своей речи напоминает об обучении военному искусству и риторике, этому учат отнюдь не младенца: