Пока я разувался, Томин дядя, привалившись к косяку, молча наблюдал за мной.

– Пошли, – хмуро кивнул потом в сторону комнаты, – поговорим.

– Пошли, – с некоторым недоумением согласился я.

Он притормозил, пропуская, плотно закрыл дверь, затем неожиданно схватил меня за плечо и припечатал к стене. Чуть помедлил, что-то выглядывая на моем лице, и заговорил – негромко, жестко, с угрозой в голосе:

– Запомни, парень, один раз тебе это говорю: полезешь на Томку раньше срока – коки откручу. Самолично. Не как секретарь райкома, а как ее дядя. И помощники мне для этого будут не нужны. Веришь?

От него исходило ощущение внутренней мощи, какой-то особой – не накачанной в тренажерных залах или на ринге, а откуда-то из глубин горячего цеха, и оттого как бы не более опасной.

Я помолчал, собираясь с мыслями. Когда заговорил, голос мой был монотонно глух, но тверд:

– Я не собираюсь делать Тому несчастной. Наоборот.

Дядя Вадим прищурился на меня с болезненным недоумением, словно ожидал чего-то иного. Потом сказал – веско, с расстановкой, будто вбивая словами гвозди:

– Ты. Меня. Понял.

– Понял, – легко согласился я и подбавил в голос жести: – Но определять, пришел срок или нет, – буду я. И помощники мне в этом тоже не нужны.

Рука на моем плече потяжелела. Повисла короткая пауза из тех, что бывает за миг до прихода снаряда, когда шерсть на загривке вдруг встает от той тишины дыбом.

– А вообще, – я счел нужным сбавить тон, – с чего вдруг весь этот разговор возник? Появилась причина?

– Возможно, и появилась. – Он наклонился ко мне почти вплотную, и его прокуренное дыхание прошлось по моему лицу. – Скажи-ка мне, парень, отчего Тома сегодня от тебя вся зареванная домой пришла?

– А… – протянул я с облегчением. На меня снизошло спокойствие. – Вот оно что… Да все нормально, дядя Вадим. То были правильные слезы. Иногда девушкам нужно поплакать.

Подействовали скорее не слова, а резкая перемена тона. Недоверие, выморозившее было его глаза, сначала пошло разводами, теряя монолитность, а потом и вовсе вдруг скользнуло куда-то в глубь зрачков.

Дядя Вадим еще немного подавил меня взглядом, но получилось это уже не так убедительно, как раньше. Потом сделал полшага назад и медленно убрал руку с плеча.

– Вот как… – протянул с отчетливым скепсисом, – ну, объясняйся тогда.

Я пожал плечами:

– Ничего такого, за что вы могли бы набить мне морду.

Он ждал продолжения, но я умолк и теперь разглядывал мелкие крапинки шрамов на его левой щеке.

– Хм… – Дядя Вадим сделал уже полновесный шаг назад и покривился, рассуждая: – Вроде, парень, все с тобой хорошо, но что-то все равно не то… Ты учти. – Он дотянулся до меня рукой и несильно потыкал пальцем в грудь. – Я тебе, если что, Тому не прощу.

– Да если что, я и сам себе не прощу. – Я наконец отлип от стенки. – Вы не волнуйтесь: подличать не буду. А так… Жизнь с женщиной без слез – это как обеды без соли. А! – махнул я рукой. – Да что вам-то это рассказывать!

На миг на его лице проступила обескураженность. Потом он вновь принял невозмутимый вид. Помолчал, разглядывая мои носки, усмехнулся невесело и сказал:

– Ладно! Поживем – увидим. – Уселся в кресло и повелительно качнул подбородком в сторону другого: – Садись, поговорим о делах.

Я попытался разместиться с достоинством. Это было непросто: меня то тянуло вольготно раскинуться, то, напротив, съежиться на краю – харизма дяди Вадима продолжала действовать на меня угнетающе.

– Что там за невнятная суета в школе? – Он неопределенно пошевелил жилистой кистью и посмотрел на меня испытующе, будто по-прежнему в чем-то сомневаясь. – Объективки расширяют…

Я изыскал подходящую позу и даже смог вытянуть ноги. Теперь осталось решить, как докладывать. Корчить из себя рядового школьника, пожалуй, уже поздно, но и высовываться далеко из своей раковины тоже было бы опрометчиво.

– Про практикантку из США вы же в курсе? И про то, что ее опекают? – Я многозначительно посмотрел на дядю.

– Обычное дело, – откликнулся он и уточнил: – В смысле, что опекают – обычное. Вы-то тут при чем?

– У меня только гипотеза, – неуверенным тоном сказал я.

– Давай, – кивнул он.

– Мы с этой практиканткой тесно пересекаемся. Она помогала нам с агитбригадой, поедет с нами на майские в поисковую экспедицию.

– Что за экспедиция? – Дядя Вадим заинтересованно подался вперед.

– По местам боев, на несколько дней.

– Вам это когда объявили? – Он был явно удивлен. – Мне Татьяна Анатольевна ничего об этом не докладывала…

– Да нет, – замотал я головой, – не объявляли. Это я предложил, после победы на районе, и вроде эта инициатива прошла.

– Кому предложил? – быстро спросил он.

– Да… – Я принял максимально простецкий вид. – Этой, новой, Светлане Витальевне, завучу по внеклассной….

– Ага… – В глазах у дяди Вадима мелькнуло какое-то свое понимание, и он повторил задумчиво: – Ага. Агаганьки… И эту американку, значит, туда же затащили…

– Да не затащили, – поправил я его, – она сама напросилась. При мне это было, в столовой.

– Странно. – Дядя Вадим откинулся на спинку кресла и посмотрел в окно, на купол собора. – Странно. Ты, – он мазнул по мне настороженным взглядом, – с этой Светланой Витальевной часто общаешься, да?

Я постарался выдержать нейтральный тон:

– Да нет, не особо. По агитбригаде она нам помогала тем, что не мешала сама и другим мешать не давала. Сейчас вот прорабатывает идею с этой поисковой экспедицией на майские. Как сказала, «по своим каналам».

– По своим каналам, – эхом повторил дядя Вадим, – понятно. Кстати, а что искать-то собираетесь?

– Останки, личные вещи, оружие, – отрапортовал я.

– Что?! – Он дернулся, словно получил шилом в ягодицу. – Что?!

– Останки, личные вещи, оружие, – повторил я ровно.

Он закрыл ладонями лицо и сидел так секунд пять, успокаиваясь. Когда отнял руки, взгляд его был недобр:

– Ты хоть понимаешь, что такое бесхозное оружие у школьников?

– Понимаю. Никакого бесхозного оружия. Никто нас одних или даже с педагогом не отпустит. Все будет по-взрослому: пара офицеров на руководстве, работаем во взаимодействии с местной милицией, транспорт подгонят, палатки и консервы выдадут.

– А как человеческие останки выглядят, ты представляешь? – Он попытался зайти с другой стороны. – Каково детям в них копаться? Там ведь не везде еще до костей успело…

– Ага, – зло усмехнулся я, – детям… Вы в этом возрасте, полагаю, и курили уже вовсю, и дрались до крови, а то и похуже.