– Стоять, суки! Вы что же, легавые, без волын меня взять хотели?!

До него было три метра с небольшим. Селиванов знал, что если они одновременно бросятся на Семена, то ему вряд ли удастся выстрелить в обоих, но рисковать жизнью Гришки он не мог. Знал и то, что ракета и выстрел обязательно привлекут внимание патрулей, а потому решил тянуть время, ожидая помощи. Сейчас главное было не дать немецкому шпиону уйти, задержать его, насколько это было возможно. Поэтому и решил вступить с диверсантом в переговоры:

– Ты, Сема, не психуй. Успокойся, положи оружие на землю. Сдашься, глядишь, и простят тебе предательство…

– А-а, Сашкины защитники! А я вас сразу и не признал…

Договорить он не успел. На улице послышался топот ног и рычание автомобильного двигателя, к проулку подлетела полуторка, из кузова посыпались автоматчики. Крики: «Стоять, руки вверх! Бросай оружие!» – наполнили улицу, лучи фар осветили часть двора и две фигуры. Это были Селиванов и Вострецов. Семену повезло, угол дома заслонил свет, и он остался в темноте у забора, чем не замедлил воспользоваться. Диверсант быстро отодвинул широкую доску позади себя и ловко протиснулся в образовавшуюся щель. Гришка, на миг ослепленный светом фар, все же успел заметить, куда скрылся Семен. Он бросился за ним. Крики: «Стоять! Ни с места!» – его не остановили. Селиванов успел крикнуть: «Гришка, стой! Не сопротивляйся!» – когда его сбили с ног, прижали к земле. Предупреждение товарища и оклик автоматчика: «Стой, стрелять буду!» – заставили Вострецова остановиться… Автоматчики мешкать не стали. Один из них прыгнул сзади, Гришка машинально пригнулся, перекинул его через себя. Он попытался выпрямиться, чтобы объяснить представителям закона, в чем дело. Не получилось. Ударили прикладом в спину, схватили за ноги, повалили. Приказ: «Лежать, сука!» – сопроводили болезненными пинками. Гришка поднял голову, хрипло крикнул:

– Дайте встать! Надо поймать диверсанта! Уйдет ведь!

Удар сапогом в лицо заставил его замолчать. Он сжал зубы от боли, с сожалением подумал: «Уйдет ведь!»

Четкий звук шагов был хорошо слышим в полутемном коридоре. Раз-два, раз-два. Каждый шаг приближал к неизвестности. Что его ждет на этот раз? Допрос? Унижения? Побои? А, может быть, обвинение, приговор и расстрел? «Наверное, такие же чувства испытывал отец, когда его арестовывали». Селиванов помнил, как его родитель, могучий и бесстрашный казак-рубака, прошедший две войны, изменился, когда его увозили в городское отделение НКВД. Помнил его растерянный взгляд, бледное лицо, опущенные плечи. Помнил дрожащие руки, когда он прикуривал папиросу перед тем, как шагнуть через порог их дома. Помнил, как подслушал разговор отца со своим другом, когда он рассказывал, как его морили голодом, не давали пить, изматывали долгими ночными допросами, лишая полноценного сна, жестоко били, обливали ледяной водой. Николай знал, власть карает сурово и не всегда справедливо, и был готов ко всему. Многое было против них – наличие ракетницы, найденной оперативниками во дворе, и отсутствие вражеского диверсанта Семена. Плохо было и то, что немецкий шпион гуляет на свободе, да еще было стыдно за свои необдуманные действия и за то, что втянул в это дело Машу, ее брата Бориса, а главное, Гришку. Ночные события и допрос измотали его, остаток ночи и утро Селиванов провел без сна, что оставило отпечаток на его лице. Чем закончится сегодняшний вызов к лейтенанту НКВД Мелешкину, Селиванов мог только догадываться…

– Стоять! Лицом к стене!

Николай остановился. Один из конвойных открыл дверь, доложил:

– Товарищ лейтенант, арестованный Селиванов по вашему приказу доставлен!

Знакомый Селиванову низкий голос приказал:

– Заводи!

Второй конвойный подтолкнул Николая к двери.

– Давай!

Селиванов вошел в комнату. Сюда его приводили для допроса ночью. Все знакомо. Маленькое зарешеченное окно, каменные стены, два табурета, стул, стол. На зеленом сукне – синяя фуражка с красным околышем, лампа, чернильница, папки с бумагами, алюминиевая кружка. Но взгляд Николая притягивала пачка «Казбека» рядом с металлической пепельницей. Глядя на папиросы, Селиванов сглотнул: уж больно хотелось курить. За столом коротко стриженный, с одутловатым лицом лейтенант Мелешкин. Кашлянул в кулак, медленно поднял голову, одарил Николая неприязненным и цепким взглядом маленьких светло-карих глаз. Тонкие губы под щетинистыми усами изогнулись в недоброй улыбке. Лейтенант кивнул на табурет.

– Садись, Селиванов.

Николай подошел к табурету, сел.

– Повезло тебе, сержант.

Сердце Николая радостно забилось.

«Неужели оправдали? Неужели отпустят?»

Лейтенант отпил из кружки.

– Вот только Семена вашего схватить пока не удалось. Кроме того, как оказалось, он давно был у наших сотрудников на подозрении, а вы его спугнули. Так что вина ваша немалая.

Дверь открылась, в комнату ввели Вострецова. Николай глянул на товарища; губы разбиты, на лбу лиловая шишка, под глазами темные круги. Да и сам Селиванов был не в лучшем виде: опухшее ухо и ссадина на подбородке до сих пор давали о себе знать. Конвойный, ефрейтор с суровым лицом, доставивший Вострецова, громко доложил:

– Товарищ лейтенант, к вам батальонный комиссар Добров.

– Зови.

Когда ефрейтор вышел, Мелешкин посмотрел на Вострецова.

– Чего стоишь столбом? Садись.

Гришка сел. Взгляды друзей встретились. Все это время их держали в разных камерах, но теперь, к удовольствию обоих, довелось увидеться. По блеску глаз было видно, что они рады встрече. Ему хотелось поделиться услышанным от лейтенанта, но сейчас он этого сделать не мог. К тому же в комнату вошел Добров. Селиванов и Вострецов по привычке встали, приветствуя начальника школы и старшего по званию. Встал и лейтенант. Командиры пожали друг другу руки. Мелешкин предложил свое место Доброву, а сам сел на табурет Селиванова. Николай и Гришка остались стоять. Добров хмуро посмотрел на подчиненных.

– Их что, били?

– Оказали сопротивление при задержании.

Добров промолчал. Лейтенант продолжил:

– Больно прыткие у вас курсанты.

Добров покосился на Мелешкина.

– Какие есть.

– Надо бы внимательнее с кадрами, товарищ майор. Как оказалось, Селиванов из окруженцев, родственники на оккупированной территории, отец у белых воевал. У Вострецова отец привлекался за вредительство. К вам в разведшколу надо людей надежных набирать, проверенных.

Селиванов стиснул зубы, едва сдерживая острое желание ответить лейтенанту. За него это сделал Добров.

– Вы, товарищ лейтенант, возможно, забыли, что они гвардейцы. Селиванов участвовал в финской кампании, проявил себя в первые дни нападения немцев на нашу страну и вместе с Вострецовым отличился в жестоких боях на территории Калмыкии. Оба заслужили повышения звания и имеют награды… К тому же, как я понял, эти парни сорвали задание германскому диверсанту по указанию цели вражеской авиации. Самолеты в этот день, как мне стало известно, бомбы не сбросили, а прошли стороной.