Не дура ведь, распознаю небрежно замаскированные деловые предложения.

— На квартплату за месяц потянет, — быстро ответил Вадик.

Он тоже не дурак.

— За квартал, — повысила ставки я.

— За два месяца, — отбил подачу маклер.

— Заметано.

Мы ударили по рукам.

— Вы это о чем? — спросил простодушный Ромашка, отслеживавший эту блиц-партию в бизнес-пинг-понг с видом заинтересованного, но туповатого зрителя.

Такие лица я видела у болельщиков на олимпийских соревнованиях по керлингу.

— Потом расскажу, — пообещала я.

Мое настроение улучшилось.

Вадик, тоже довольный, убежал, бросив мне через плечо:

— Меня тут не было, я ничего не видел!

Пришла Бабка Ежка, сокрушенно поцокала языком, спросила, буду ли я вызывать милицию.

— Полицию, — поправила я на автомате, мысленно прикидывая, сколько места займут картины, снятые со стены и сложенные аккуратным штабелем. — Нет, их я вызывать не буду. Хозяину позвоню, пусть сам решает, что делать.

— Что делать, что делать, — проворчала управдомша, тоже явно строя планы. — Деньги готовить, вот что делать! Будем на кодовый замок собирать, теперь-то уж у меня весь подъезд сдаст, как миленькие, никто не отвертится!

Она просветлела челом и, истово бормоча пугающее заклинание «двадцать три тысячи пятьсот разделить на пятнадцать квартир», удалилась.

Втроем с котиком Ромашкой и рыбкой Ивасиком мы до глубокой ночи переносили живописные полотна в неудобных тяжелых рамах в соседнюю квартиру.

Весь дедов музей поместился под кровать, размеры которой я только сейчас оценила по достоинству.

— Кто бы знал, что она так пригодится! — простодушно молвил Ромашка, и Ивасик зарделся, а я долго смеялась.

Спать я легла в хорошем настроении, омрачала которое только мысль о необходимости завтра заняться приведением в порядок разгромленной квартиры.

Я не стала на ней фиксироваться.

В конце концов, Ромашка прав, надо делать уборку в доме хоть изредка.

Правильно говорят, что утро вечера мудренее.

Выспавшись, я поумнела и поняла, что спешить с уборкой не стоит. Сначала надо официально уведомить хозяина квартиры о ее поругании и ограблении и дать дедову наследнику возможность показательно предаться скорби на пепелище. А то ведь не поверит в свое внезапное счастье!

Я позвонила Вадику и, старательно пригасив живую бодрость голоса, доложила:

— Доброе утро, если оно, конечно, доброе, в чем я лично очень сомневаюсь! Случилось страшное: мое жилище ограбили, взломали дверь в хозяйскую комнату и вынесли все картины!

— Уже?!

Вадик поперхнулся каким-то утренним напитком, прокашлялся и поспешил замаскировать предательскую радость:

— Уже…ль такое случилось?!

— Представь себе, — вздохнула я. — Стены голые, все художественные ценности пропали.

— Все-все? — переспросил Вадик с недоверием и уважением одновременно.

Понимает же, какая это была весомая ценность — пара центнеров мазни в резных рамах.

— То-то и оно, — горделиво подтвердила я. — Абсолютно весь массив любительской живописи вынесен под кро… В смысле, под покровом ночи он вынесен.

— Ой, как хозяин будет сча… В смысле, сейчас хозяин будет плакать, как дитя, — Вадик тоненько вздохнул и тут же начал насвистывать, как птичка. Потом вспомнил важное и озаботился: — Как сейчас выглядит ограбленная комната?

— Как поле злаков после нашествия саранчи! — отрапортавала я. — Стихотворение помнишь? Нивы сжаты, рощи голы…

— На полях туман и сырость! — радостно подхватил Вадик.

Вот уж не думала, что он любитель классической поэзии.

— Колесом за сини горы солнце красное скатилось, — деловито закончила четверостишие я. — В смысле, я ухожу, у меня дела, уборку пока не делаю…

— Никакой уборки, что ты! — заволновался Вадик. — Нам же все запротоколировать надо, сфотографировать, чтобы подтвердить факт ограбления!

Тут я подумала, что могу сыграть на этой их надобности, и показательно задумалась:

— Или все-таки сейчас все убрать? Хм… Неохота в свинарнике ночевать, а вечером у меня никаких сил на уборку не будет…

— Не вздумай! Я потом уборщицу пригоню, она к твоему приходу все добросовестно вымоет и вычистит! — моментально «продавился» Вадик.

— Ну ладно, если ты так просишь…

Я закончила разговор в распрекрасном настроении, которое еще улучшилось после утреннего приема пищи.

Плотный завтрак — редкое природное явление в наших широтах! В смысле, в моей жизни.

Обычно в моем холодильнике мыши вешаются, а нынче имело место быть нетипичное продовольственное изобилие: и молочко тебе, то есть мне, и сырок, и колбаска, и яйца! Сочинить вкусный завтрак — пара пустяков!

Обычно-то мои гастрономические опыты ограничены скудными продуктовыми наборами типа «скисшее молоко, черный перец горошком и леденцы от кашля».

— Эх! — притворно загрустил внутренний голос. — Никаких условий для тренировки кулинарной изобретательности!

Но супротив омлетика с колбаской не вякнул, только мычал сладострастно, пока я вилкой работала.

Потом я позвонила в контору и убедилась, что срочной работы для курьера Ложкиной не предвидится. Трудовая жизнь журналистки Лисиной тоже не била ключом по голове, и я решила употребить имеющееся время и накопленные силы на выполнение задания, поставленного временным работодателем — Артемом.

Поеду на улицу Сиреневую.

— Пройду-усь по Абрикосовой! Сверну-у на Виноградную! — запел мой внутренний голос. — И где-то на Сиреневой я посижу в тени!

— Не фиг рассиживаться! — строго сказала я, настраиваясь на ударный труд. — Надо побыстрее отработать кредит в дохлых енотах!

Внутренний голос проворчал что-то вроде «сама-то не помри, перетрудившись», но я его проигнорировала.

Убегая, я сунулась к соседям, но у них было закрыто, на мой стук в дверь никто не отреагировал. Вероятно, Ивась сегодня в первую смену работает, с семи до трех.

Я набрала его номер, и трубка, важно погудев, торжественно возвестила голосом Левитана:

— Внимание! Говорит Москва!

Это был сигнал, означающий, что Ивась работает, не покладая рук, а телефон лежит у него на подзеркальном столике и включен на громкую связь. И все мастера и их клиенты с огромным интересом слушают телефонные беседы Ивасика — он обожает шокировать и будировать мирную общественность.